|
Феодор, праведный
| |
| Ф.И.О.: Ушаков Феодор Феодорович |
|
|
| |
Церковная принадлежность
|
Житие
Житие святого праведного Феодора Ушакова.
Феодор Ушаков родился 13 февраля 1745 года в сельце Бурнаково Романовского уезда Ярославской провинции и происходил из небогатого, но древнего дворянского рода.
Родители его, Феодор Игнатьевич и Параскева Никитична, были людьми благочестивыми. Отец, служивший в гвардии и в 1735-1739 годах принимавший участие в войне с турками, после рождения третьего сына, Феодора, был уволен от службы.
Когда мальчику исполнилось 3 года, принял монашество его родной дядя Иоанн Игнатьевич Ушаков, будущий преподобный Феодор Санаксарский, который родился и вырос в том же сельце Бурнаково. Необыкновенные обстоятельства его пострига оказали большое влияние на племянника.
Многочисленные члены семейства Ушаковых были прихожанами храма Богоявления-на-Острову, находившегося в трех верстах от их села на левом берегу Волги. В этом храме Феодора крестили; здесь же, в школе для дворянских детей при мужском Островском Богоявленском монастыре, он обучался грамоте и счету.
Обладая врожденным бесстрашием, отрок Феодор нередко отваживался на подвиги не по летам -- например, со старостою своей деревни он хаживал на медведя. Смелость
была присуща ему всю жизнь. Скромный и уступчивый в обычных условиях, он как бы перерождался в минуты опасности и без страха смотрел ей прямо в лицо.
Шестнадцати лет юноша был представлен на смотр в герольдмейстерскую контору Сената, где показал, что "российской грамоте и писать обучен... желает-де он,
Феодор, в Морской кадетский корпус в кадеты". Морской шляхетский кадетский корпус располагался в Санкт-Петербурге, на углу набережной Большой Невы и 12-й
линии Васильевского острова. Директором его в то время был Иван Логинович Голенищев-Кутузов, высокообразованный, опытный моряк.
Юный кадет прилежно постигал преподаваемые ему науки, особую склонность проявляя к арифметике, навигации и истории, и через пять лет одним из лучших окончил корпус, получил офицерский чин мичмана и был приведен к присяге: "Аз, Феодор Ушаков, обещаюся и клянуся всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Ея Императорскому Величеству моей всемилостивейшей Государыне Императрице Екатерине Алексеевне Самодержице и Ея Императорскаго Величества любезнейшему Сыну Государю Цезаревичу и Великому Князю Павлу Петровичу, законному всероссийскаго престола Наследнику, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови..." Всю свою жизнь он ни в чем этой присяге не изменил.
После выпуска Ушакова направили на Балтийский флот. Северные моря редко бывают спокойными, и для молодого офицера это стало хорошей школой. Он сразу же оказался в длительном плавании от Санкт-Петербурга до Архангельска вдоль берегов Скандинавии (этот маршрут считался одним из труднейших).
Пытливый ум, природная смекалка, ревностное отношение к делу и высокие душевные качества будущего адмирала быстро выдвинули его вперед. В 1783 году он был переведен на юг, в Азовскую флотилию. Капитан 2-го ранга Феодор Ушаков в августе прибыл в Херсон, основанный за 5 лет до этого в связи с началом кампании по усилению южных границ России и ставший центром кораблестроения в Причерноморье. Однако из-за трудностей с доставкой леса и отсутствия опытных корабельных мастеров строительство флота затянулось.
Капитан Ушаков вскоре начал заметно выделяться среди других командиров своей настойчивостью и умением организовать дело, которое особенно проявилось во время эпидемии чумы 1783 года. В Херсоне установили карантин и все команды вывели в степь. Феодор Ушаков разделил свою команду на артели. Общение одной артели с другой было строго запрещено. У каждой имелась своя палатка из камыша. Если в артели появлялся заболевший, его немедленно отправляли в отдельную палатку, а старую вместе со всеми вещами сжигали. Остальные артельщики переводились на карантин. Ушаков сам неустанно за всем этим следил. В результате в его команде чума исчезла на четыре месяца раньше, чем в других. В самое тяжелое время эпидемии он никого не посылал в переполненный госпиталь, пользуя больных при команде, и этим многих спас от смерти. За умелые действия Феодор Ушаков был произведен в капитаны 1-го ранга и награжден своим первым орденом Святого Владимира 4-й степени. В рескрипте императрицы отмечалось: "Усердная Ваша служба, особливое в делах радение и искусство и точное исполнение должностей с успехом и пользою государственною обращает на себя Наше внимание и милость".
В то время был основан Севастополь, с которым в дальнейшей жизни Ушакова многое связано. В августе 1785 года он прибыл в город на 66-пушечном линейном корабле
"Святой Павел". В начале русско-турецкой войны 1787-1791 годов Севастопольскому флоту было велено действовать решительно, и русская эскадра, авангардом которой
командовал капитан бригадирского ранга Феодор Ушаков, вышла в море. 3 июля 1788 года у острова Фидониси состоялась первая "генеральная нашего флота баталия".
Русская эскадра насчитывала всего 2 линейных корабля и 10 фрегатов, в то время как в турецком флоте их было соответственно 17 и 8. Флот противника всей своей мощью
обрушился на русские корабли. Но авангардный отряд Ушакова, "употребив старание и искусство", прибавил парусов и решительным маневром лишил возможности "крокодила морских сражений" Эски-Гассана охватить русские корабли и взять их на абордаж. Вместе с тем Ушаков отрезал от основных сил два передовых турецких корабля. Те, обнаружив свое гибельное положение, ретировались "с великой поспешностью". Их примеру вскоре последовали и остальные суда. Впервые в открытом морском бою малочисленный русский флот одержал победу над превосходящими силами противника.
В своем донесении Феодор Ушаков писал: "Все находящиеся в команде вверенного мне корабля "Святого Павла" господа обер-офицеры и нижних чинов служители каждый по своему званию определенные от меня им должности исполняли с таким отменным старанием и храбрым духом, что за необходимый долг почитаю отнесть им всякую за то достойную похвалу..."
К концу 1788 года молодой Черноморский флот нанес ощутимые удары турецким морским силам, приведя Порту "в чрезвычайный страх и ужас". В начале 1790 года командующим флотом был назначен Феодор Ушаков. Князь Григорий Александрович Потемкин писал императрице: "Благодаря Бога, и флот и флотилия наши сильней уже
турецких. Есть во флоте Севастопольском контр-адмирал Ушаков. Отлично знающ, предприимчив и охотник к службе. Он мой будет помощник". В боевой инструкции
князя, направленной Ушакову, говорилось: "Требуйте от всякого, чтоб дрались мужественно или, лучше скажу, по-черноморски; чтоб были внимательны к исполнению
повелений и не упускали полезных случаев... Бог с вами! Возлагайте твердую на Него надежду. Ополчась Верою, конечно победим. Молю Создателя и поручаю вас ходатайству Господа нашего Иисуса Христа!"
Очередное сражение, в котором эскадра Ушакова вновь одержала победу, произошло в начале июля 1790 года недалеко от Керченского пролива. Князь Потемкин докладывал императрице: "...бой был жесток и для нас славен тем паче, что и жарко и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее... разбил сильно и гнал до самой ночи... Контр-адмирал и кавалер Ушаков отличных достоинств. Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель. Не оставьте, матушка, его".
Екатерина II отвечала: "Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчера молебствием у Казанской... Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным".
После поражения при Керчи разбросанный по всему морю турецкий флот вновь стал собираться в единую эскадру.
Новое сражение произошло между Гаджибеем (будущая Одесса) и островом Тендра 28 августа 1790 года. Флагманский корабль Ушакова "Рождество Христово" вел бой с тремя кораблями противника, заставив их выйти из линии. Российские суда следовали примеру своего предводителя. Замешательство турок возрастало с каждой минутой. Теснимые русскими судами передовые неприятельские корабли принуждены были пуститься в
бегство. Сильно поврежденный 74-пушечный флагманский корабль опытного турецкого адмирала Саид-бея "Капудания" отстал от своей флотилии. Русские суда окружили его, но он продолжал храбро защищаться. Ушаков подошел к нему на расстояние 30 сажен и сбил с него все мачты, затем встал бортом против носа турецкого флагмана, готовясь к очередному залпу. В это время "Капудания" спустила флаг.
"Люди неприятельского корабля, -- докладывал впоследствии Ушаков, -- выбежав все наверх, на бак и на борта, и поднимая руки кверху, кричали на мой корабль и просили
пощады и своего спасения. Заметя оное, данным сигналом приказал я бой прекратить и послать вооруженные шлюпки для спасения командира и служителей, ибо во время бою
храбрость и отчаянность турецкого адмирала трехбунчужного паши Саид-бея были столь беспредельны, что он не сдавал своего корабля до тех пор, пока не был весь разбит до крайности". Когда с объятой пламенем "Капудании" русские моряки сняли капитана, его офицеров и самого Саид-бея, корабль взлетел на воздух вместе с оставшимся экипажем и казной турецкого флота. Взрыв огромного флагманского корабля на глазах у всего флота
довершил победу, добытую Ушаковым при Тендре. "Наши, благодаря Бога, такого перцу туркам задали, что любо. Спасибо Федору Федоровичу", -- восторженно отозвался на
эту победу князь Потемкин.
Cам же командующий по возвращении в Севастополь издал следующий приказ: "Выражаю мою наипризнательнейшую благодарность и рекомендую завтрашний день для
принесения Всевышнему моления за столь счастливо дарованную победу; всем, кому возможно с судов, и священникам со всего флота быть в церкви Святого Николая Чудотворца в 10 часов пополуночи и по отшествии благодарственного молебна выпалить с корабля "Рождества Христова" из 51 пушки".
В завершение русско-турецкой войны контр-адмирал Феодор Ушаков 31 июля 1791 года одержал решительную победу над турками у мыса Калиакрия. Рескрипт Императрицы гласил: "Тотчас по получении известия о знаменитой победе на Черном море в конце последней кампании, одержанной под предводительством вашим над турецким флотом, который с величайшим повреждением из среды сего моря загнан в самую близость столицы оттоманской, ознаменовали Мы благоволение Наше к вам пожалованием вас кавалером Ордена Нашего Святого Александра Невского..."
Война закончилась, и Феодор Ушаков, еще в начале военных действий принявший начальство над Севастополем, смог уделить особое внимание строительству порта и города. По его распоряжениям и при неустанном участии производилась починка кораблей, строились пристани, склады, казармы и госпиталь для матросов и нижних чинов. Он заботился и об устройстве дорог, рынков, колодцев, снабжении города пресной водой и жизненными припасами; учредил перевоз через бухты на вольнонаемных гребных судах. Небольшая соборная церковь Святителя Николая, покровителя мореплавателей, была им перестроена и значительно увеличена.
Бывало, что казенные суммы, определяемые на содержание Черноморского флота, поставлялись несвоевременно или же их вовсе не хватало -- тогда Ушаков выдавал из собственных денег, чтобы не останавливать производства работ; "он чрезвычайно дорожил казенным интересом, утверждая, что в собственных деньгах должно быть щедрым, а в казенных скупым -- и правило сие доказывал на деле". По словам историка того времени, "порт Севастополь за последнее время управления Ушаковым гораздо быстрее обстроился новыми зданиями, нежели во все продолжение своего существования".
Сохранилось следующее драгоценное свидетельство о жизни прославленного адмирала в Севастополе: он "каждый день слушал заутреню, обедню, вечерню и перед молитвами
никогда не занимался рассматриванием дел военно-судных; а произнося приговор, щадил мужа, отца семейства многочисленного; и был исполненный доброты необыкновенной".
В начале 1793 года Ушаков был призван в Петербург. Екатерина II пожелала видеть героя, стяжавшего себе такую громкую славу, и "встретила в нем человека прямодушного, скромного, мало знакомого с требованиями светской жизни.
Строгий адмирал, созданный для моря, вполне носил на себе отпечаток этого призвания и далеко не всегда мог выражаться столь же метко и красноречиво, как заставлял говорить орудия в батареях своих кораблей". За заслуги перед престолом и отечеством императрица поднесла ему в дар необыкновенной красоты золотой складень-крест с мощами святых угодников. В том же году Феодору Ушакову пожалован был чин вице-адмирала.
Вскоре по вступлении на престол Павла I Ушаков в связи с наполеоновскими завоеваниями в Средиземноморье получил приказ привести Черноморский флот в боевую
готовность. В рескрипте императора говорилось: "Коль скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Черное море, то немедленно, сыскав оную, дать решительное сражение, и Мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь Нашего флага соблюдена будет..."
Россия вынуждена была против общего врага вступить в союз с Турцией. В начале августа 1798 года, находясь со своей эскадрой вблизи Севастопольского рейда, вице-адмирал получил высочайшее повеление "тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу зловредных намерений Франции, яко буйнаго народа, истребившего не токмо в пределах своих веру и Богом установленное правительство и законы... но и у соседственных народов, которые по несчастию были им побеждены или обмануты
вероломническими их внушениями".
Взяв курс на Константинополь, российские корабли скоро приблизились к Босфору. Турция встречала их на удивление дружелюбно. "Весь народ Константинополя прибытием вспомогательной эскадры бесподобно обрадован, учтивость, ласковость и доброжелательство во всех случаях совершенны", -- докладывал Феодор Феодорович государю.
Русские суда окружило множество фелюг. Туркам хотелось посмотреть на грозную силу, сокрушившую их некогда знаменитых адмиралов. Не удержался от соблазна и султан,
в тот же день объехавший эскадру инкогнито; при этом он сам, придворные и гребцы на шести лодках были "в босякском одеянии". Турок поразили опрятность и строгий
порядок на русских судах. Один из влиятельных вельмож на встрече у визиря заметил, что "12 кораблей российских менее шуму делают, нежели одна турецкая лодка; а матросы
столь кротки, что не причиняют жителям никаких по улицам обид".
Российский флот пробыл в Константинополе две недели. 8 сентября, "дав туркам опыт неслыханного порядка и дисциплины", он направил путь к Дарданеллам, месту
соединения с турецким флотом. Командующим объединенными силами назначен был вице-адмирал Ушаков. Турки, на собственном опыте зная его искусство и храбрость, полностью доверили ему свои корабли, а командующий турецким флотом обязан был почитать российского вице-адмирала "яко учителя".
Так началась знаменитая Средиземноморская кампания вице-адмирала Феодора Ушакова. Первой задачей эскадры было взятие Ионических островов у юго-западного побережья Греции, главный из которых, Корфу, имея мощнейшие в Европе бастионы, был еще значительно укреплен французами и считался неприступным.
Коренными жителями оккупированных островов были православные греки, а на Корфу находилась (и доныне пребывает) великая христианская святыня — мощи святителя Спиридона Тримифунтского.
Командующий прежде всего обратился с письменным воззванием к жителям островов о содействии в "низвержении несносного ига" безбожников-французов, которое нашло у населения горячий отклик. Вскоре наш десант решительными действиями освободил остров Цериго, затем Занте...
Когда французский гарнизон на острове Занте сдался, "на другой день главнокомандующий вице-адмирал Ушаков, вместе с капитанами и офицерами эскадры, съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви Святого чудотворца Дионисия. Звоном колоколов и ружейной пальбой приветствованы были шлюпки, когда приближались к берегу; все улицы украсились выставленными в окнах русскими флагами -- белыми с синим Андреевским крестом... На пристани вице-адмирал принят был духовенством и старейшинами; жители повсюду встречали его с особенными почестями и радостными криками; по следам его бросали цветы; матери выносили детей, заставляя
их целовать руки не только у офицеров, но и у матросов. Женщины, а особливо старые, протягивали из окон руки, крестились и плакали".
То же было и при острове Кефалония: "Жители везде поднимали русские флаги и способствовали десантным войскам отыскивать французов, скрывшихся в горах и
ущельях; а когда остров был взят, местный архиерей и духовенство с крестами, все дворянство и жители, при колокольном звоне и пальбе из пушек и ружей, встретили
начальника русского отряда и командиров судов, когда они съехали на берег".
С самого начала совместной кампании от турецкой вспомогательной эскадры было больше неприятностей и хлопот, чем помощи. Турки оказались настолько не организованы и дики, что их пришлось держать позади русской эскадры, стараясь не подпускать к делу.
Главнокомандующий вынужден был заботиться о них, кормить, одевать, обучать воинскому ремеслу, чтобы хоть отчасти использовать в военных действиях. Местное
население открывало двери русским — и захлопывало их перед турками. Феодор Феодорович проявлял рассудительность, терпение, политический такт, чтобы соблюсти все договоренности и при этом удержать союзников от присущего им необузданного варварства и жестокости. Особенно не нравилось туркам обращение русских с пленными французами. Так, когда Ушаков принял первых пленных на острове Цериго, командующий турецким флотом просил позволить ему употребить против них военную хитрость: "По обещанию вашему, французы надеются отправиться в отечество и лежат теперь спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо и всех вырезать".
10 ноября 1798 года главнокомандующий в донесении писал: "Благодарение Всевышнему Богу, мы с соединенными эскадрами, кроме Корфу, все прочие острова
от рук зловредных французов освободили". Собрав все силы при Корфу, он начал осуществлять блокаду острова и подготовку к штурму этой мощнейшей в Европе крепости.
Блокада, вся тягость которой пала на русских, проходила для наших моряков в самых неблагоприятных условиях. Эскадра была "в крайне бедственном состоянии" -- прежде
всего из-за значительных перебоев с поставкой продовольствия, амуниции и материалов для текущего ремонта судов, вызванных злоупотреблениями и нерадением
турецких чиновников. Кроме того, турецкие должностные лица, которые обязаны были предоставить десантные войска общим числом до 14 тысяч человек и даже "столько, сколько главнокомандующий от них потребует", в действительности
собрали лишь треть обещанного. В донесении государю вице-адмирал Ушаков сообщал: "Если бы я имел один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не допускать".
Помимо неурядиц с союзниками, блокада осложнялась также и упорным сопротивлением французов, да еще зима в тот год на юге Европы была необыкновенно сурова. "Наши служители, от ревности своей и желая угодить мне,
оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту или же обмороженные в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностию старались". Сам командующий, поддерживая дух своих моряков, подавал пример неутомимой деятельности. "День и ночь пребывал он на корабле своем в трудах, обучая матросов к высадке, к стрельбе и ко всем действиям сухопутного воина", -- пишет очевидец капитан-лейтенант Егор Метакса. При подготовке штурма Ушаковым продумано было все до мельчайших деталей, в том числе разработано 132 сигнальных флага для управления кораблями и десантом. Наконец общий совет положил штурмовать Корфу при первом удобном ветре. Боевая инструкция вице-адмирала заканчивалась словами: "...поступать с храбростию, благоразумно и сообразно с законами. Прошу благословения Всевышнего и надеюсь на ревность и усердие господ командующих".
Благоприятный ветер подул 18 февраля, и в 7 часов пополуночи начался штурм. Первоначально удар был обрушен на остров Видо, с моря прикрывавший главную
крепость. В описании Егора Метаксы читаем: "Беспрерывная страшная стрельба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности. Видо, можно сказать, был весь взорван картечами, и не только окопы, не осталось дерева, которое не было бы повреждено сим ужасным железным градом. Пушки с батарей французских были
сбиты; все люди, их защищавшие, погибли, прочие же, приведенные в страх, кидались из куста в куст, не зная, где укрыться". Сигналом приказав всем судам продолжать свои действия несмотря на движение флагмана, Ушаков подошел вплотную к берегу против сильнейшей батареи французов и через короткое время сбил эту батарею, у которой "в печах было множество приготовленных каленых ядер". "Турецкие
же корабли и фрегаты — все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля посадили..." — писал он
впоследствии. "Остров усеян был нашими ядрами, сильною канонадою все почти батареи его истреблены и обращены в прах". На флагманском корабле "Святой Павел" подняли сигнал к высадке десанта, заблаговременно посаженного на гребные суда. Под прикрытием корабельной артиллерии десант утвердился между вражескими батареями и пошел к середине острова.
Входившие в состав десанта турки, озлобленные упорным сопротивлением французов, принялись резать головы всем пленным, попавшимся в их руки. Происходили дикие
сцены: "Наши офицеры и матросы кинулись вслед за турками, и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения
не действительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к
нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстук, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но не имея столько при себе, наш офицер отдает туркам свои часы — и голова француза осталась на плечах..." Увещания и угрозы не
действовали, тогда командир русских десантников составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь весьма многих.
К двум часам пополудни остров Видо был взят. А 19 февраля пала и крепость Корфу. Это был день великого торжества Феодора Ушакова — торжества его военного
таланта и твердой воли, поддержанных храбростью и искусством его подчиненных, их доверием к своему победоносному предводителю. Узнав о победе, Суворов
воскликнул: "Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю сам себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?"
На другой день после сдачи крепости, когда главнокомандующему привезены были французские флаги, ключи и знамя гарнизона, он сошел на берег, "торжественно
встреченный народом, не знавшим границ своей радости и восторга, и отправился в церковь для принесения Господу Богу благодарственного молебствия... А 27 марта, в первый день Святой Пасхи, Федор Ушаков назначил большое торжество, пригласивши духовенство сделать вынос мощей угодника Божиего Спиридона Тримифунтского. Народ собрался со всех деревень и с ближних островов. При выносе из церкви святых мощей расставлены были по обеим сторонам пути, по которому пошла процессия, русские войска; гробницу поддерживали сам адмирал, его офицеры и первые чиновные архонты острова; святые мощи обнесены были вокруг крепостных строений, и в это время отовсюду производилась ружейная и пушечная пальба... Всю
ночь народ ликовал".
В связи со столь славной победой со всех сторон доходили до победителя "великие похвалы". Засвидетельствовать свое уважение поспешили и французы: "На четвертый день после взятия штурмом неприступной крепости Корфу французские генералы Шабо, Дюбуа и Пиврон просили у адмирала Ушакова позволения прибыть к нему на корабль для отдания должного почтения. Они были приняты с особенною вежливостью и угощены обеденным столом, после коего начался разговор о действиях, происходивших перед Корфою. Французские генералы, отдавая должное
храбрости русских войск, признавались, что никогда не воображали себе, чтобы мы с одними кораблями могли
приступить к страшным батареям Корфы... что таковая смелость едва ли была когда-нибудь видана. Отдавая победителю полную справедливость, французские генералы прибавили, что храбрость есть свойство довольно обыкновенное в солдате, особливо когда видит он необходимость защищать собственное свое бытие, но что
они еще более были поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнутой силою от рук лютых мусульман, и что первым для них долгом, возвратясь в отечество, будет всегда и при всяком случае воздавать российскому воинству всю должную честь
и благодарность".
Павел I за победу при Корфу произвел Феодора Ушакова в адмиралы. Это была последняя награда, полученная им от своих государей. Воздав благодарение Богу, он продолжил выполнение возложенных на него задач. Требовалось образовать на освобожденных островах новую государственность, и Феодор Ушаков в сложнейшей
политической обстановке сумел создать такую форму правления, которая обеспечила народам "мир, согласие, тишину". "Люди всех сословий и наций, -- обращался он к
жителям островов, -- чтите властное предназначение человечности. Да прекратятся раздоры, да умолкнет дух вендетты, да воцарится мир, добрый порядок и общее
согласие!.."
Будучи верным слугой царю и отечеству, Ушаков ревностно отстаивал интересы русской политики на Средиземном море и Балканах и в то же время, как христианин, как человек "доброты необыкновенной", движим был искренним желанием дать греческому населению спокойствие и благополучие. Так родилась знаменитая Ионическая конституция 1799 года и образовалась Республика Семи Соединенных Островов -- первое греческое национальное государство нового времени. Феодор Феодорович говорил впоследствии, что "имел счастие освобождать оные острова
от неприятелей, установлять правительства и содержать в них мир, согласие, тишину и спокойствие".
В то же время пришлось ему претерпеть великие нравственные страдания. Прежде всего некоторые турецкие военачальники, разгневанные строгими мерами русского
адмирала, который решительно пресекал жестокости и безобразия турок, доходивших до кощунств, когда это необузданное войско "грабило церкви, разоряло иконостасы", -- начали клеветать на него, обвиняя его перед русским посланником в Константинополе В. С. Томарой в том, что адмирал-де неправильно распределяет между союзными эскадрами призовые, полученные за победу деньги, к тому же присваивая их себе... Феодор Феодорович должен был объясняться. Со скорбью писал он посланнику: "Я не интересовался нигде ни одной полушкою и не имею
надобности; Всемилостивейший Государь мой Император и Его Султанское Величество снабдили меня достаточно на малые мои издержки. Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чем нужды, и еще уделяю бедным, и для привлечения разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах. Я не имею этой низости, как злословит меня капудан-паша..." И в другом письме: "Все сокровища в свете меня не обольстят, и я ничего не желаю и ничего не ищу от моего малолетства; верен Государю и Отечеству, и один рубль, от Монаршей руки полученный, почитаю превосходнейше всякой драгоценности, неправильно нажитой".
А сколько сердечной боли должен был испытывать адмирал, получив секретное распоряжение, в коем "при изъявлении душевного почтения к полезным и славным трудам" его В. С. Томара разъяснял, "что намерение Высочайшего Двора есть стараться чем можно более раздражить взаимно Порту и Францию; следственно, соблюдая с вашей стороны в рассуждении французов правила войны, вообще принятые, не должно понуждать турков к наблюдению их. Пущай они что хотят делают с французами... а вам обременяться пленными не следует и невозможно".
И наконец, положение русской эскадры, которой предстояло продолжать военные действия против французов, оставалось во многих отношениях тяжким.
Продовольствие, поставляемое турками из Константинополя, было весьма нехорошего качества, да и поступало не вовремя; эти "и прочие разные обстоятельства, — писал адмирал, -- повергают меня в великое уныние и даже в совершенную болезнь. Изо всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог
находиться в отдаленности без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся... Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду". Он всегда учил своих офицеров: "Запомните непреложное правило, что командир над
кораблем почитается защитителем других и отцом всего экипажа".
Миссия адмирала Ушакова в Средиземном море еще не закончилась. Суворов, со своей армией громивший французов в Северной Италии, просил его оказывать всемерную поддержку с юга. Отряды русских кораблей с десантом стремительным передвижением по Адриатике и вдоль юго-западных берегов Италии наводили панику на французские гарнизоны. Но и тут не обошлось без козней: интриговали англичане, а их знаменитый контр-адмирал, которому не давала покоя слава русского флотоводца, всячески пытался ему досаждать. В переписке с друзьями он заявлял, что Ушаков "держит себя так высоко, что это отвратительно". Спокойная учтивость русского адмирала раздражала Нельсона: "Под его вежливой наружностью скрывается медведь..." И наконец, уже с полной откровенностью: "Я ненавижу русских..." Это чувствовал и сам Феодор Феодорович: "Зависть, быть может, против меня действует за Корфу... Что сему причиною? не знаю..." Тем временем русские моряки и десантники взяли города Бари, Неаполь, а 30 сентября 1799 года вошли в Рим.
Неаполитанский министр Мишуру, бывший при нашем отряде, с изумлением писал: "В промежуток 20 дней небольшой русский отряд возвратил моему государству две
трети королевства. Это еще не все, войска заставили население обожать их... Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей,
которые назвали их своими благодетелями и братьями...
Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие,
любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена".
Предстояло еще взятие Мальты, но тут в очередной раз вмешалась политика -- и на исходе 1799 года адмирал Феодор Ушаков получил приказ о возвращении вверенной
ему эскадры на родину, в Севастополь...
Он еще некоторое время пробыл на Корфу, готовя эскадру к длительному пути, занимаясь делами местного управления, прощаясь с островами. Феодор Феодорович полюбил греков, и они сторицею платили ему тем же, видя в нем друга и освободителя. "Беспрестанно слышу я просьбы и жалобы народные, и большей частью от бедных людей, не имеющих пропитания..." И он старался с помощью Божией, насколько мог, способствовать улучшению их жизни.
Жители Республики Семи Островов прощались с адмиралом Ушаковым и его моряками не скрывая слез, благодаря их и благословляя.
Сенат острова Корфу назвал его "освободителем и отцом своим". "Адмирал Ушаков, освободя сии острова геройственною своею рукою, учредив отеческими своими
благорасположениями соединение их, образовав нынешнее временное правление, обратил яко знаменитый освободитель все свое попечение на пользу и благоденствие
искупленных им народов". Ему поднесли золотой, осыпанный алмазами меч с надписью: "Остров Корфу — адмиралу Ушакову" и золотую медаль от жителей острова
Итака — "Феодору Ушакову, российских морских сил главному начальнику, мужественному освободителю Итаки".
Столь же памятные и дорогие награды были и от других островов. Но адмирал, слишком хорошо узнавший превратности высшей политической жизни, покидал
Ионические острова с чувством тревоги за их дальнейшую судьбу. На душе его было скорбно... 26 октября 1800 года русская эскадра вошла в Севастопольскую бухту.
После восшествия на престол Александра I при дворе возобладало мнение о ненужности большого флота для "сухопутной" России. Адмирал Феодор Ушаков был
переведен в Санкт-Петербург на должность главного командира Балтийского гребного флота, начальника Петербургских флотских команд и председателя квалификационной комиссии "по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов", образованной при
Морском кадетском корпусе. Феодор Феодорович старался и эти обязанности исполнять с ревностью и усердием, но, думается, для боевого адмирала такая служба была утомительной.
В 1804 году он составил подробнейшую "Записку..." о деятельности своей в служении российскому флоту, в которой есть слова: "Благодарение Богу, при всех означенных боях с неприятелем и во всю бытность оного флота под моим начальством на море, сохранением Всевысочайшей Благости ни одно судно из оного не потеряно и пленными ни один человек из наших служителей неприятелю не достался".
Адмирал Ушаков с болью следил за происходящим в Европе: близился к завершению один из этапов франко-русской войны, готовился мир в Тильзите; император
Александр I собирался стать союзником Наполеона Бонапарта, а Ионические острова должны были передать "зловредным" французам. 19 декабря 1806 года Феодор
Феодорович подал императору прошение об отставке: "Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил и здоровья, Богу известны -- да будет воля Его святая. Все случившееся со мною приемлю с глубочайшим благоговением..."
В бытность свою в Петербурге адмирал заботился о нуждающихся. Одних он снабжал деньгами, одеждой, за других ходатайствовал перед благотворителями.
Переписываясь с графом Н. П. Шереметевым, содержавшим в Москве странноприимный дом, не однажды обращался он к нему с такими просьбами: "Зная доброе расположение Ваше к спасительным делам и благодеянию, посылаю к Вашему Сиятельству двух странниц, пришедших из отдаленного края просить позволения о построении храма Божьего и устроении жилищ в пользу увечных и больных.
По их бедности, я содержу их в своем доме и одел их". Он взял на себя и заботу об осиротевших племянниках.
Отойдя от служебных дел, Феодор Феодорович некоторое время жил в Санкт-Петербурге. Перед тем как окончательно в 1810 году покинуть столицу, он составил завещание.
Никогда не имевший своей семьи и детей, он все небогатые владения передал в собственность племянникам, "которых почитаю я вместо детей моих и о благе их стараюсь как собственный их отец".
Последним местом земной жизни адмирала Ушакова стала тихая деревня Алексеевка, в Темниковском уезде, вблизи Санаксарского Рождество-Богородичного монастыря, где подвизался его дядя преподобный Феодор Санаксарский.
Сохранилось свидетельство тогдашнего настоятеля монастыря иеромонаха Нафанаила: "Адмирал Ушаков, сосед и знаменитый благотворитель Санаксарской обители, по
прибытии своем из Санкт-Петербурга, вел жизнь уединенную в собственном своем доме, в деревне Алексеевке, расстоянием от монастыря через лес версты
три, который по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолья в монастырь к службам Божиим во всякое время. В Великий пост живал в монастыре, в келье, для своего пощения и приготовления к Святым Тайнам по целой седмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неопустительно и слушал благоговейно.
В послушаниях же монастырских ни в каких не обращался, но по временам жертвовал от усердия своего обители значительные благотворения; так же бедным и нищим
творил всегдашние милостивые подаяния и вспоможения".
В войну 1812 года на губернском собрании тамбовского дворянства адмирал Ушаков был заочно избран начальником внутреннего тамбовского ополчения. "За благосклонное, доброе обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность, -- отвечал он.- С отличным усердием и ревностию желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу".
Между тем вместе с темниковским соборным протоиереем Асинкритом Ивановым Феодор Ушаков устроил госпиталь для раненых; 2 тысячи рублей пожертвовал на
формирование 1-го Тамбовского пехотного полка. Еще в 1803 году им внесены были 20 тысяч рублей в Опекунский совет Санкт-Петербургского воспитательного дома; теперь он всю сумму с причитающимися на нее процентами передал в пользу разоренных войной: "Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедствующим и странствующим, не имеющим жилищ, одежды и пропитания".
Не только крестьяне окрестных деревень и жители Темникова находили у него помощь и утешение, но приезжали и из отдаленных мест. "Не отчаивайтесь! -- говорил он.- Сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к Престолу восторжествуют. Мне немного остается жить; не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!"
Остаток дней своих, по словам иеромонаха Нафанаила, адмирал Феодор Ушаков провел "крайне воздержанно и окончил жизнь свою как следует истинному христианину и верному сыну Святой Церкви 1817 года октября 2-го дня и погребен по желанию его в монастыре подле сродника его из дворян, первоначальника обители сия иеромонаха Феодора по фамилии Ушакова же". Отпевал усопшего в Спасо-Преображенской церкви города Темникова протоиерей Асинкрит Иванов, который перед тем, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, принимал его последнюю исповедь и причащал Святых Таин. Гроб при большом стечении народа вынесли на руках из города и хотели положить на подводу, но народ не отдал и продолжал нести его до самой Санаксарской обители.
После закрытия монастыря часовня, выстроенная над могилой угодника Божия, была до основания разрушена, а честные его останки осквернены безбожниками. В годы
Великой Отечественной войны 1941-1945 годов воинская слава знаменитого адмирала была вспомянута, его имя, наряду с именами святых благоверных князей Александра
Невского и Димитрия Донского и великого полководца Александра Суворова, вдохновляло к подвигу защитников родины. Были учреждены орден и медаль адмирала
Ушакова, которые стали высшими наградами для воинов-моряков. Могила Феодора Феодоровича и, как следствие, весь Санаксарский монастырь были взяты под охрану
государства, что предотвратило разрушение обители.
После возвращения монастыря Русской Православной Церкви почитание праведника год от году возрастало. На его могиле служились панихиды; многочисленные
паломники -- духовенство, монашествующие, благочестивые миряне, среди которых часто можно было видеть воинов-моряков, -- приходили ему поклониться. Синодальная комиссия по канонизации святых Русской Православной Церкви, изучив подвижнические труды в служении Отечеству, благочестивую жизнь, праведность, милосердие и самоотверженный подвиг благотворительности, не нашла препятствий к канонизации, и в декабре 2000 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил прославить адмирала Российского флота Феодора Феодоровича Ушакова в лике праведных местночтимых святых Саранской епархии.
(По материалам Центра "Жизнь")
|
Благотворительный фонд «Русское Православие» © 1996–
|
|
|
|
