Биография
[Из автобиографических заметок]:
Окончил Московский педагогический институт им. В.И. Ленина в 1971 году), всегда был в живой работе с детьми, подростками, молодежью, а затем — с их семьями (об этом много писали в свое время центральные газеты и журналы, был документальный фильм по центральному телевидению — "Гармаев и другие").
Двадцать пять лет назад я начал проводить занятия с родителями в Москве, будучи заместителем директора школы по воспитательной работе, а затем педагогом-организатором микрорайона и руководителем Московского семейного клуба. Содержание этих лекций и легло в основу книги "Психопатический круг в семье".
Первые восемь лет окормлялся у о. Валериана Кречетова, а дальше у о. Наума — год, и у отца Кирилла (Павлова) все последующее время — больше шести лет до переезда в Волгоград и в нынешний волгоградский период — раз-два в год, когда удается быть в Москве
Отец мой — художник-самоучка [Цеден Гармаев?], в то же время, благодаря своим трудам и дарованиям, стал членом союза художников бывшего СССР (по тем временам это было очень большое звание)
Дядя мой, Федор Семенович Сахиров, был главным режиссером драмтеатра в г. Улан-Удэ. Он настоял, чтобы меня отдали в музыкальную школу в класс скрипки.
Но чем дальше, тем больше увлекали живые отношения с людьми. Сначала это были дети одной из Московских школ, где я во время очной аспирантуры стал давать уроки биологии и химии в шестом, седьмом и восьмом классах (по образованию я — преподаватель биологии и химии, в Московском педагогическом институте им. Ленина закончил такой факультет). А затем началась работа со студенческой молодежью в молодежной школе общения. Наконец, все вышло к родительским курсам по воспитанию детей в семье и супружеству, которые по просьбе людей я вел несколько лет. А из курсов вырос семейный клуб Москвы, куда собирались люди со всех концов города. В молодежной школе мы учились общению, насколько удавалось мне это организовать
Как было сказано раньше, содержание тех занятий, двадцатилетней давности, собралось в двух моих книгах, вышедших четыре года назад — "Обрести себя" и "Психопатический круг в семье". Книги эти игумен Евмений, настоял выпустить в том виде, в каком они произносились в то время.
Два года до и несколько лет после моего крещения длилось знакомство с Генрихом Степановичем Батищевым, в крещении Иоанном. Он работал старшим научным сотрудником института философии Академии Наук СССР. Генриха Степановича считали странным, чудаковатым, но относились с уважением. Официально его труды мало признавали. При этом, каждая его статья, где-нибудь опубликованная, приводила к нему людей из ученой среды, искренне желающих разобраться в смыслах жизни. Он принимал их: кого на работе, а кого-то приглашал и домой, подолгу беседовал, раскрывая нравственные возможности человека, подводил к границам духовной жизни, открывал разумению ее реальность. Сам он держался правила греческих философов: чему учишь, то и сам исполняй в жизни. Потому и ходил всегда в самой простой одежде, без малейшего намека на моду. Питался просто, в основном размоченными или распаренными кашами (даже не варил их), сухофруктами, иногда ел рыбу, молочное. На работе его видели с двумя-тремя баночками, в которых он носил с собой растительную пищу. Незадолго до смерти (в стране началась тогда перестройка) ему была присвоена степень доктора философских наук по совокупности работ. Явление очень редкое для Академии Наук — это делалось только в случае особых научных достижений.
Через полтора года нашего знакомства Батищев стал моим крестным отцом. Я много бывал у них дома. Он всегда подолгу беседовал со мной, иногда мы вместе молились. Временами я помогал по хозяйству, по огороду, гулял с детьми. В это время мы с моей ныне матушкой Александрой очень сблизились с его женой Натальей Батищевой. Умер Иоанн от рака. Метастазы развивались очень быстро. Были мучительные боли, но он никогда их не обнаруживал. Разве что в момент, когда его переворачивали и протирали спину, чтобы не было пролежней, он чуть стонал. Последние три недели его каждый день причащали. Умер он на руках у Валентина Гуреева (ныне иеромонах Виссарион в Донском монастыре). Я в тот день не был с ним, был занят по делам и потом очень скорбел об этом. С отцом Виссарионом мы всю ночь и последующий день читали псалтирь над умершим. Провожали его очень торжественно. В зале института философии гроб стоял полдня. Прощаться с ним пришло много людей.
Он, Иоанн Батищев, и привел меня к отцу Валериану Кречетову в храм Покрова Божией Матери, в селе Акулово, недалеко от Москвы. Батюшка крестил меня тайно — время было тогда такое. И начались восемь первых лет церковной жизни при батюшке. Мы с моей ныне матушкой Александрой ездили в Акулово раз-два в месяц, а потом стали ездить каждую неделю.
Где-то, начиная, примерно, с третьего года после крещения, я стал ездить в период отпуска в Псково-Печорский монастырь. Три года подряд весь август проводил с пяти утра и до пяти вечера в просфорной монастыря. Ею заведовал тогда игумен Иероним, ныне наместник монастыря в Алатыре. По окончании трудов долгого дня мы с сыном шли на вечернюю службу. И так каждый день. В дни воскресные и праздничные были на литургии и причащались. Псково-Печерский монастырь на всю жизнь привил мне любовь к двум праздникам: Преображению Господнему и, особенно, к Успению Божией Матери. Нигде я не переживал и не чувствовал такую полноту, красоту праздника, как это было в псковских Печорах.
Здесь начались мои удивительные встречи со старцем — батюшкой Иоанном Крестьянкиным. В первый же день он принял меня, порасспросил, наставил и благословил трудиться и быть на службах в монастыре. С этого времени три года подряд в августе продолжались постоянные встречи с батюшкой. Два, иногда три раза в неделю я подходил к нему со своими заботами. Несколько раз он сам подзывал меня к себе. То утром до обеденной трапезы, в нижней его приемной, то сразу после обеда, (постоянные паломники-трудящиеся и монастырская братия тогда вкушали вместе в одной трапезной). Он звал меня с собой и в коридоре, не доходя до кельи, сажал на лавку. Брал меня мягкими руками чуть выше локтя или, бывало, просто обнимет с особенной отеческой заботой и начинает говорить, склонившись ко мне и касаясь губами прямо моего уха. Я совсем не помню слов, которые батюшка говорил мне. Они что-то тогда (это было двадцать лет назад) значили для меня. Но много больше значило его сердечное, непередаваемо ласковое и теплое обращение со мною. Он окутывал своею любовью и по двадцать-сорок минут удерживал при себе. Только сейчас, столько времени спустя, это благословение любви начинает проникать в мою остекленелую в самонадеянии душу, растопляя наст привычного жестокосердия и нечувствия. Сейчас, когда душа высвобождается из греховных покровов, я начинаю слышать, что было тогда в церковном измерении это общение отца Иоанна со мною. Только сейчас я слышу, как все эти двадцать с лишним лет его благословение сердечного участия открывало и открывает во мне и мне, что есть душа человеческая в ее силах.
Прошел год. Не помню, как сложились обстоятельства, но я, вместо Псково-Печерского монастыря, в свой августовский отпуск поехал в Каменный Конец, где живет протоиерей Василий Швец (такую присказку о себе он говорил нам сам). С этого времени и поныне продолжается общение с этим батюшкой-подвижником.
Два лета подряд я ездил к отцу Василию.
С этого времени началась моя школа послушания. Отец Валериан Кречетов всем характером своего служения учил разумению себя, заповедей Божиих и следованию им. Отец Иоанн Крестьянкин учил любви, душевной щедрости и с обильной теплотой влагал все это в самую глубь души. Отец Василий Швец учил следовать за собой и в ревности Богу крепко держаться его примера, не отставая и владея собой. Отец Наум учил послушанию. Большей школы я не знал в своей жизни. Я стал ездить к отцу Науму из Москвы в Лавру каждую субботу.
Однажды, в начале сентября, я, по обыкновению, приехав, с заднего входа вошел к нему в комнатку. Там стояла какая-то женщина. Батюшка, благословив, спрашивает меня: "Ты печки умеешь класть?" Отвечаю: "Нет, батюшка, никогда не клал". — "Это просто", — говорит он и начинает объяснять, руками показывая в воздухе, как кирпич к кирпичу класть, как сделать дымоходы, перегородки в них. "Вот, — говорит, — Вера, — и кивает на женщину, — ей надо печку переложить. Поезжай с ней. Переложишь". Поднялся, благословил и позвал к себе нового человека. Мы с Верой вышли. Я в растерянности говорю ей: "Где бы мне позвонить жене, сказать, что задержусь?" А она вдруг спрашивает строго: "А батюшка благословил?" — "Нет" — "Ну, так поехали". — "Куда?" — "К нам. Печку класть". — "Но предупредить ведь надо!.." — "Если бы было надо, батюшка бы благословил". Я вернулся обратно в комнату батюшки, прошу его благословить позвонить домой. А он словно не слышит меня. Я повторил просьбу. Никакого внимания. Потом он отпустил человека, с которым был занят. Поднялся и мимо меня вышел, как будто меня и нет. Я вернулся к Вере. "Ну что?", — спрашивает. — "Ничего не говорит". — "Значит, нет благословения, — потом, помолчав, спросила — Ну, так что, едешь?" Я вздохнул. Деваться было некуда. Я поехал к ней перекладывать печку.
Она жила в Струнино с мамой и со своей старшей сестрой. На следующий день, весь в безпокойстве за мою Александру, я приехал к батюшке с тем же вопросом и просьбой благословить меня позвонить в Москву, домой. Результат был тот же. Словно не было ни моего вопроса, ни меня самого. Простояв около часа, я вернулся в Струнино. Переступить через обстоятельство и своевольно позвонить домой мне даже в голову не приходило. Столь живо было благоговение перед благословением. Потом еще две-три субботы подряд я, приезжая на исповедь и на богослужение, пытался спроситься позвонить своей Александре. Но всякий раз, беседуя со мною обо всем другом, батюшка становился как бы неслышащим, едва я заговаривал о звонке. Так прошло два с лишним месяца.
Однажды, уже в начале ноября, я, как обычно, пришел к батюшке на исповедь и к благословению. Он повернулся ко мне и с теплой заботой сказал: "Поезжай домой. Там волнуются". — "А Веру предупредить?" — "Поезжай", — и благословил. Оказалось, дома действительно волновались. Только не моя Александра, а родители. Мама уже несколько раз звонила из Улан-Удэ в Москву, по ответам, которые получала, заподозрила что-то неладное и угрожала подать во всесоюзный розыск, если не услышит моего голоса или не получит адрес моего пребывания. Александра моя уже не знала, что ей отвечать. Я тут же позвонил в Улан-Удэ, сказался, что был в срочной командировке. Родители успокоились.
Спросил Александру, как она пережила это время. Первые дня три волновалась, не знала, что и думать. Потом как-то разом успокоилась. В голову пришла мысль, что, наверное, меня благословили в монахи, и я теперь в монастыре. Несколько раз она ездила в Лавру на службы, и все разглядывала меня среди монастырской братии. Удивительно: я в это самое время всегда был в этом же храме на своем обычном месте на мужской половине среди мирян, подходил на помазание, но мы ни разу не встретились. А ведь и я пытался разглядеть ее среди людей.
За четыре месяца до этого я был уволен с работы по статье. Скандал разразился, когда открылось, что я верующий, и что через личные беседы со мной, которые происходили после занятий, люди идут в храм и начинают воцерковляться. Я был тогда педагогом микрорайона, а по общественной линии — председателем совета педагогов-организаторов города Москвы и членом районного аналогичного совета в Кировском районе. Должности были немалые, и скандал намечался большой. Ради того, чтобы властям сильно не конфузиться, его замяли. Мне предложили уйти побыстрее и без шума. После этого в течение нескольких месяцев, куда бы я ни пытался пойти на работу, везде был отказ. Сначала с радостью согласятся, а через три дня откажут.
Когда я пришел к отцу Кириллу, он спросил, отпустил ли меня отец Наум. "Да, отпустил". Но не сразу допустил меня к себе батюшка. На исповеди я мог ходить. Все, кто хотел, ходили. Но не более того. Только через несколько месяцев я почувствовал, что могу спрашивать и благословляться. Так начался новый период в моей жизни — окормление у отца Кирилла (Павлова). Оно длилось шесть лет, пока я был в Москве. Продолжается и сейчас, когда я в Волгограде. Шесть лет каждую субботу я ехал из Москвы в Лавру, а то и в будний день сверх того и, кроме летних месяцев, когда я уезжал на летние поселения, и сентября, когда батюшка уезжал в отпуск, я приходил к отцу Кириллу на исповедь, на беседу за наставлением и под благословение. Теперь из Волгограда раз или два раза в год, как получается быть в Москве, приезжаю к нему в Переделкино.
Батюшкин характер руководства совсем другой, чем я встречал до этого. Внешне все крайне просто.
- Ты так не делай. Зачем так делаешь?
- Вот, вот. Видишь, не хорошо так.
- Ты читай Евангелие. По Евангелию ходи.
- Держись Церкви. Она научит.
(приводится с сокращениями см. полный вариант: Протоиерей Анатолий Гармаев. Тебя, Господи, благодарю // http://www.light.orthodoxy.ru/alm/pr_sov/garmaev.htm)
Директор Волгоградского Епархиального училища православной катехизации и церковной педагогики преп. Сергия Радонежского.
- Сама церковь, ее порядок жизни, — говорит отец Анатолий, — педагогичны, обладают воспитующей силой, но времена идут, и оскудение духа привело к тому состоянию, когда не стало церковного народа, который сызмала, с колыбели принимал бы дитя в церковный порядок жизни и воспитывал бы как должно. И многое, что в ребенке должно было развиваться правильным, естественным порядком, принятым в природе для человека, к сожалению, не происходит. Это сказывается на отношениях детей с родителями, с обществом, друг с другом. Восстановление их души, обретение ими нравственного порядка жизни, а тем более воцерковление становятся крайне непростыми. Поэтому необходимость в специальном курсе в наше время чрезвычайная.
В Волгоградском епархиальном училище студенты изучают семь разновидностей православной педагогики. Общая церковная, раскрывающая нравственное учение церкви о личности и божием человеке, и педагогический процесс с церковных позиций, практическая, состоящая из введения ребенка в учение церкви и в благочестие, или добронравие. Затем возрастная педагогика, охватывающая полный цикл развития человека с зачатия и до 24 лет. Ее "светскую" нравственную сторону А. Гармаев изложил в своей книге "Этапы нравственного становления". Школьная педагогика раскрывает педагогический процесс устроения православных школ, семейная — учит, как воспитать ребенка в семье, а коррекционная — каким образом на практике выправить нынешних детей, не имеющих правильного внутреннего образа духовного и нравственного развития.
Отец Анатолий не случайно стал на стезю педагога от Бога в буквальном смысле — к этому его подготовила вся предыдущая жизнь, хотя и дорога к православной педагогике оказалась долгой.
- Поступая в московский институт, я был совсем неверующим человеком, далеким от веры. Однажды на первом курсе мы с однокурсницей решили пройти ради интереса по окрестным храмам, а в одном из них как раз вершилось богослужение. Зайдя, мы застали момент, когда началось причастие. Для меня это было совершенно незнакомое действие, я вообще в храме первый раз был, и как-то интересно стало, что люди куда-то идут, что-то там принимают. Мы тоже решили, а почему бы и не принять? Так вот впервые, будучи еще не крещеным, не ведая, к чему приобщаюсь, я получил свое первое причастие.
В 1971-м Анатолий закончил педагогический институт по специальности "Биология и химия", поступил в аспирантуру в АМН СССР, одновременно начал работать в школе — сначала учителем, а затем заместителем директора по воспитательной работе. Несколько лет он возглавлял московский клуб "Семья", два года был председателем московского совета педагогов-организаторов микрорайонов.
Когда он достиг 28 лет, в Москве произошел ряд событий, перевернувших судьбу Анатолия. В Институте общей и педагогической психологии, Институте культуры и некоторых других вузах стали читать семинары, посвященные человеку и педагогике, человеку и культуре, человеку вообще.
До сих пор помнит Анатолий чувство потрясения от этих семинаров, вскоре закрытых и официально осужденных, на которых рассуждали о сокровенных для человека вещах, о жизни и смерти. Один из семинаров вел тогда уже известный, но не признаваемый официальной наукой философ Игорь Степанович Батищев, по крещении Иоанн, впоследствии ставший крестным отцом Гармаева. Встреча и знакомство с этим человеком оказались путеводными для Анатолия. Спустя год он принял крещение.
Затем некоторое время А. Гармаев заведовал лабораторией нравственной педагогики и культуры при инновационном объединении АН СССР, руководил трехгодичными курсами христианской педагогики и культуры при отделе религиозного образования и катехизации Московской патриархии, а в 1993-м был приглашен в Волгоград, где и стал директором епархиального училища.
Рукоположен в 1993 году в Волгограде.
Лилия Степанова (см.: http://www.isurgut.ru/~company/tit/stat.asp?id=13213)
В Волгоградской епархии РПЦ МП начал издаваться "Вестник церковной педагогики"
Журнал является изданием Волгоградского Свято-Сергиевского епархиального училища православной катехизации и церковной педагогики.
Основная часть "Вестника" будет посвящена материалам по семейной, практической, общей, возрастной и коррекционной педагогике.
Инициатор и главный редактор "Вестника церковной педагогики" — священник Анатолий Гармаев. "Вестник" издан тиражом 10 000 экземпляров.
Этапы нравственного развития ребенка", "Тихий разговор с совестью", "Обрести себя" и "Психопатический круг в семье". Последние две книги во втором издании были объединены издательством "Братство ап. Иоанна Богослова" в одну и вышли под общим названием "Психопатический круг в семье". При повторных изданиях они были доработаны в нынешнее время и "Послесловиями священника".
Три последующие книги — результат трудов волгоградского периода: "От зачатия до рождения", "Пути и ошибки новоначальных", "Культура семейных отношений". Последняя частью использует материалы московских лекций о семейных отношениях.
Труды:
Изд-во Свет Православия:
Психопатический круг в семье. 1998.
Этапы нравственного развития ребенка. 1998.
Обрести себя. 1999.
От зачатия до рождения. 2000.
Пути и ошибки новоначальных. 2000; Также: М.: Русский хронограф, 2002.
Культура семейных отношений. 2002; Волгоград, 2003. 582 с.
Воспитание младенца от рождения до семи лет. // "Православный христианин". 2000. № 1.
|
