link11288 link11289 link11290 link11291 link11292 link11293 link11294 link11295 link11296 link11297 link11298 link11299 link11300 link11301 link11302 link11303 link11304 link11305 link11306 link11307 link11308 link11309 link11310 link11311 link11312 link11313 link11314 link11315 link11316 link11317 link11318 link11319 link11320 link11321 link11322 link11323 link11324 link11325 link11326 link11327 link11328 link11329 link11330 link11331 link11332 link11333 link11334 link11335 link11336 link11337 link11338 link11339 link11340 link11341 link11342 link11343 link11344 link11345 link11346 link11347 link11348 link11349 link11350 link11351 link11352 link11353 link11354 link11355 link11356 link11357 link11358 link11359 link11360 link11361 link11362 link11363 link11364 link11365 link11366 link11367 link11368 link11369 link11370 link11371 link11372 link11373 link11374 link11375 link11376 link11377 link11378 link11379 link11380 link11381 link11382 link11383 link11384 link11385 link11386 link11387 link11388 link11389 link11390 link11391 link11392 link11393 link11394 link11395 link11396 link11397 link11398 link11399 link11400 link11401 link11402 link11403 link11404 link11405 link11406 link11407 link11408 link11409 link11410 link11411 link11412 link11413 link11414 link11415 link11416 link11417 link11418 link11419 link11420 link11421 link11422 link11423

Миряне



Третьяков Игорь Владимирович

  
  

 
Биография

Родился в г. Усть-Каменогорск, респ. Казахстан, 07.08.1976 г. Мирянин.

У меня, как мне кажется, был долгий путь поиска Бога. Ещё в детстве, в 4-5 лет, я задавал вопрос: "Почему люди умирают"? Я был не согласен с этим и желал изобрести таблетку против смерти. В юности, в 16-17 лет, я ощутил острую потребность в понимании смысла жизни, смысла мировой истории и начал задавать вопросы типа: "Зачем всё есть? Почему? Зачем есть я? Моя цель в жизни? Зачем на Земле живёт человечество"? Были и другие вопросы. В душе была незаполненность. Не было твёрдого фундамента духа, не было жизненной философии, не было авторитета, на который можно было равняться. Первым человеком, который отвечал на мои вопросы, был мой отец — Третьяков Владимир Васильевич. Уже в 16-17 лет я стал не соглашаться с позицией родителей и начал искать другие авторитеты. В моей жизни появился Попов Сергей Иванович, руководитель "Школы личностного развития", которую я начал посещать. Он поведал мне, что истину можно найти, изучив все религии мира; что всё-таки главной религиозной книгой является Библия. Он писал стихи, отлично играл на гитаре, сочинял музыку, хорошо знал историю. Но главное — через него я заинтересовался еврейским вопросом. Мало кому из моих сверстников был интересен еврейский вопрос, тайное мировое правительство, "Протоколы сионских мудрецов" и др. И меня начали считать немного сумасшедшим.
Как-то к нам на занятия Сергей Иванович пригласил некоего Лапкина Игнатия Тихоновича. Сергей Иванович сказал, что Игнатий Тихонович глубоко верующий человек, сидел за веру в тюрьме (лагере), знал несколько языков и был даже в США. Таких людей я считал сверхуникальными. Внешне он выглядел необычно и не очень привлекательно: человек небольшого роста, с большой головой, с залысиной на лбу, борода, потёртый пиджак, валенки. Я узнал о жизни этого человека и понял, что это очень дисциплинированный, целеустремлённый, трудолюбивый человек. А именно к этим качествам с детства привил мне любовь мой отец, ныне полковник в запасе, и даже на пенсии весьма деятельный человек. На мой вопрос к Игнатию Тихоновичу о евреях и "Протоколах сионских мудрецов" я не ждал ответа. Считал, что такой человек, как Игнатий Тихонович, весьма далёк от политики. Но оказалось, что он сам издавал протоколы и посвятил этому вопросу много времени. После этого следующим моим "авторитетом" стал Игнатий Тихонович. На своих занятиях Игнатий Тихонович постоянно говорил о Библии и о Христе, считал все религии ложными, выдумкой сатаны; и самое для меня тогда главное — "привязал" еврейский вопрос к Библии, к личности Христа, к приходу антихриста, к Страшному Суду. Эта интеллектуальная привязка и родила во мне "умовую" веру в Бога, но пока ещё не сердечную. Тогда я понял, что если есть еврейский вопрос, а он есть, и я был уверен, что это не выдумка и не шизофрения, значит есть и Христос, и будет антихрист, будет Страшный Суд, а после — вечная жизнь или мучение в геенне. И чтобы избежать геенны, надо уверовать во Христа, принять крещение и стать членом Церкви Христа, т.е. членом общества спасённых от смерти в геенне людей. И летом 1994 года в Потеряевке стал претендовать на крещение, но всё-таки понимал, что я не похож на тех верующих, которые были с Игнатием Тихоновичем, т.е. по состоянию души, по вере. На церковно-приходском совете перед крещением Игорь Муравлёв, тогда ещё не отступник, правда, со своими духовными болезнями, задал мне вопрос, а была ли у меня встреча со Христом? А есть ли у меня друзья в общине? Моя совесть, а не ум, не смогла ответить на эти вопросы, и я решил не креститься в это лето, хотя сам совет сильно не препятствовал.
Только в сам день крещения в июле 1994 года я закрылся в церковном туалете и по-настоящему рыдал. Были ли это слёзы раскаяния? Нет, и ещё раз нет! Это были больше слёзы обиды, и не на кого-то, а на себя, что все "люди как люди", решительно обращаются к Богу, принимают крещение, а я всё колеблюсь, всё сомневаюсь, где мои: "да, да" или мои "нет, нет"? К тому времени я окончательно успел отойти от своих старых товарищей и друзей, но при этом так и не смог пристать к христианам. Завис между "небом и землёй". С того времени у меня наступил следующий этап моей духовной жизни, принципиально новый путь к Богу. Путь не ума через книги, а путь сердца через горячую молитву и земные поклоны. Игорь Муравлёв дал мне книжечку Новосёлова "Забытый путь", где автор поднимает вопрос номинального христианства в Православии, говорит, что люди забыли путь молитвы и личного общения со Христом. У меня были и другие подобные книги: св. Феофана Затворника "Путь ко спасению", св. Иоанна Кронштадтского "Моя жизнь во Христе", св. Игнатия Брянчанинова "Аскетические опыты". Из них , а наиболее, конечно же, из живых проповедей Игнатия Тихоновича, я стал учиться личной, живой молитве к Богу, к Иисусу Христу.
Окончательным моментом моего обращения ко Христу считаю воскресный вечер, когда я с Женей Подстрешным, тогда ещё членом общины, и ещё кем-то из братьев, сидели в студии радио "Роса" на пр. Ленина, 106, где там же в микрофон проповедовал Игнатий Тихонович. Он говорил о том, как Бог нас любит, что Сам сошёл на землю и умер за наши грехи и что мы все должны ответить Ему любовью. Говорил, как думаю сейчас, самые простые истины, но которые тогда меня глубоко тронули. Уже дома, смотря на распятие и на икону Христа, на его красивый Образ, я снова рыдал, как тогда в Потеряевке, но это уже были слёзы не обиды, а умиления и раскаяния. Волна за волной подходили слёзы. Я не мог и не боролся с этим новым для меня чувством. Я хотел выплакаться, выжимать из себя всю тяжесть сомнений, тяжесть жития без любящего Господа.
"Как я благодарен тебе, Господи, за Твою Жертву на Голгофе! Ведь Ты любишь меня более, чем могут меня любить мои родители. Они готовят меня к земной жизни, а Ты готовишь меня к вечности. Я не знаю, что такое любовь к Тебе, Господи, но сейчас меня переполняет и льётся через край благодарность тебе, Господь! От избытка сердца моего, наполняющегося благодарностью Тебе, говорят уста мои". Примерно такой была моя молитва в тот день и после. Думаю, это и был момент моей первой любви ко Христу. Библия, особенно Новый Завет, стала не только настольной, но подручной книгой, живыми словами живого Бога. А в сердце и в уме мысль: "Я ничто, Господи, а Ты для меня — всё! Хочу умереть и быть с Тобой!". Когда я познал Христа из Евангелия, у меня пропал интерес к еврейскому вопросу. Я никогда не был антисемитом, я был антисионистом, а теперь стал учеником Христа, который по плоти был еврей и Апостолы, и Его Мать были евреями. И теперь я зачитывался посланиями бывшего еврейского раввина, а ныне Апостола Павла. С сионизмом я решил бороться словом Божьим, Евангельским благовествованием, подражая в этом Апостолу Павлу, которому, конечно же, этот вопрос был небезызвестен.
Таков, если кратко, был мой приход в общину. Я очень ценю свою общину и благодарю Бога, что я в ней нахожусь. Я считаю, что спасаться надо и легче общиной. И я против христиан-"индивидуалистов", которые пытаются сохранить свою независимость, не привязаныи духовной работой, обязательствами ни к какому приходу, к общине. Я знаю таких людей, но не буду называть их имена. Им кто-то должен построить храм, протопить его зимой, что-то должен создать — организовать деревню. А они лишь придут на готовое, да ещё и раскритикуют порядки, уставы, сами при этом ничего не создав. Я сознаю то, как община христиан мне помогает жить и духовно, и экономически. У меня в ней много друзей и что бы я без них делал!? Пользуясь помощью других, я стараюсь платить тем же. Конечно, и наша община не совершенна. Я не вижу сильной ревности у молодёжи в благовестии. Почти нет евангельских инициатив у зрелых молодых ребят. Нас просто пинают, тащат наставники. А мы погрязли в работе, в деньгах, в стяжательстве имущества, в семьях. Среди молодых людей я не вижу духовного лидера, который в будущем мог бы заменить наших наставников. Мои слова в первую очередь относятся и ко мне. Но при всём при том жизнь идёт. Братья ходят в тюрьму, в типографию за бумагой для тюрьмы. По воскресеньям ведутся занятия по Библии, регулярные благовестнические походы по квартирам и улицам города. Другие братья помогают Игнатию Тихоновичу юридически, услугами программиста, электронщика. К вопросу объединения я отношусь, как ни странно, спокойно, так как я уверен, что если человек ревностен и любит Бога, ему не страшны никакие объединения. Перед моими глазами жизненный путь Игнатия Тихоновича ещё до перехода в РПЦЗ, когда он ходил в храмы Московской Патриархии и при этом болезновал о беспорядках в них, сам же вёл себя безупречно. Да и мне самому пришлось походить в эти храмы, уже будучи верующим, когда у нас не было Ползунова, 6. Поэтому я верю, что Бог нас сохранит и после объединения РПЦЗ и МП, если таковое всё-таки произойдёт. В целом же я против объединения, т.к. я не вижу в архиереях МП истинного покаяния в грехе сергианства (декларация 1927 года о лояльности к советской власти), МП не может (не хочет?) окончательно выйти из экуменистического движения. Да и на местах, здесь на Алтае, я вижу неприязненное отношение к нашей общине РПЦЗ со стороны епископа МП Барнаульского и Алтайского Максима, а также множества прихожан МП. Они до сих пор обзывают нас сектантами, а саму структуру РПЦЗ предателями, убежавшими за границу. Какое тут может быть объединение? Но на всё воля Божия! Помоги нам, Господи! Да будет воля Твоя.



Биография поступила
28.06.2009


Благотворительный фонд «Русское Православие» © 1996–