|
Пелих Тихон Тихонович
| |
|
|
| |
Сан:
протоиерей
|
| Дата рождения:
26.08.
1895 г.
19 век
|
| Дата смерти:
17.07.
1983 г.
20 век
|
Биография
Воспоминания о протоиерее Тихоне Пелихе
В июле этого года исполняется 17 лет со дня кончины, а в августе 105 лет со дня рождения протоиерея Тихона Пелиха, связанного многими духовными нитями с нашим приходом.
Приводим воспоминания об о. Тихоне, записанные в 1995 году в храме Благоверного царевича Димитрия на вечере, посвященном его памяти.
Протоиерей Николай Кречетов
В день памяти святителя Тихона Задонского, 26 августа 1995 года, исполнилось 100 лет со дня рождения протоиерея Тихона (Тихона Тихоновича Пелиха), батюшки Тихона. Вспоминая свое детство и всю последующую жизнь, о. Тихон всегда говорил: "Слава Богу за все". А жизнь его была удивительна; Родившись в крестьянской семье, осиротев в шестилетнем возрасте, он по ходатайству приходского священника был взят
на воспитание в дворянскую семью, где встретил отеческую любовь и заботу приемных родителей, сестер и брата. В революцию он потерял свою новую семью и спустя много лет скорбел о том, что ничего не знал об их судьбе. В годы гражданской войны после перенесенного сыпного тифа о. Тихон работал некоторое время санитаром при военном госпитале, откуда был командирован в Пятигорск для лечения
и работы в санатории в Народном университете. Здесь снова осиротевший юноша встретил добрых людей и местного священника, принявших близкое участие в его судьбе. Он попал в среду образованных и глубоко религиозных людей. В 1923 году по совету друзей и направлению от Народного университета Тихон Тихонович едет в Москву поступать в Московский государственный университет на агробиологическое отделение. По прибытии в Москву Тихон Тихонович поспешил прямо с вокзала в храм (это было утро воскресного дня) и попал на службу Святейшего Патриарха Тихона. Во время литургии о. Тихон вдруг понял, что ему непременно нужно получить личное благословение Патриарха на жизнь в Москве. И нимало не колеблясь он в конце службы вошел в алтарь, где Святейший, уже причастившись, сидел.
Будущий отец Тихон, встав перед ним на колени, попросил благословить его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил, откуда он и как его зовут. "Тихон". — "Меня тоже Тихон",- отвечал Святейший улыбаясь. В этот момент, вспоминал потом о. Тихон, его вдруг заметили иподьяконы и за полы его ветхой шинели удалили из алтаря. А так как все это время он стоял на коленях около
сидящего Патриарха, то на коленях и выехал из алтаря. Весело и смущенно смеясь, вспоминал это о. Тихон и удивлялся своей смелости и тому, что никто не остановил его, когда он вошел в алтарь.
Будущий батюшка Тихон так и остался на всю последующую жизнь в Москве и Подмосковье. Через 24 года у гробницы святителя Тихона, Патриарха Московского, в малом Донском соборе, в день их общего ангела святителя Тихона Задонского, будет хиротония Тихона Тихоновича во иерея. Велика была сила первосвятительского благословения и хранила молодого Тихона Тихоновича во многих обстояниях его жизни и в студенческие годы, и в последующие годы репрессий и войны.
Успешно занимаясь на педагогическом факультете естественных наук 2-го МГУ, он также являлся вольнослушателем Московской Духовной Академии, писал на богословские темы, изучал церковную историю, апологетику, богословие.
Каждое лето проводил исследовательские работы от института ГИЗО в Казахстане. Все студенческие годы живя в общежитии на Балчуге, Тихон Тихонович был прихожанином, и чтецом, и ночным сторожем сначала Марфо-Мариинской обители, которая была закрыта в конце 1920-х годов, затем храма Благовещения Пресвятой
Богородицы, что в Пыжах, где в 1929 году был посвящен в стихарь, а после закрытия храма подвизался и в Николо-Кузнецком храме.
Жизнь его в эти годы частично отражена в его дневнике, но о
людях, с которыми о. Тихон общался тогда, он почти не
писал, а часто рассказывал, даже не называя имен, так как это
были епископы, духовенство разных храмов и сестры Марфо-
Мариинской обители, близкие к великой княгине Елизавете
Феодоровне, которую о. Тихон трепетно почитал, но не дожил
до ее прославления. Многие годы после закрытия обители он
хранил антиминсы храмов при Марфо-Мариинской обители:
храма Покрова Пресвятой Богородицы, освященного
митрополитом Владимиром в 1912 году, и храма во имя всех
Сил Небесных и Всех святых, освященного митрополитом
Макарием Московским в 1916 году. И третий антиминс -
храма Марии Магдалины, что в Императорском доме в
Никитских сороках в Москве, освященный епископом
Трифоном Туркестановым, викарием Московским. Позже
о. Тихону было поручено хранение и антиминсов Троице-
Сергиевой Лавры. Речь об этом впереди.
По окончании университета в 1929 году Тихон Тихонович
получил направление на педагогическую работу в Сергиев
Посад, где в то время жила семья его духовника протоиерея
Вениамина Воронцова, впоследствии митрополита
Ленинградского Елевферия. Отец Вениамин рано овдовел, и
Тихон Тихонович взял на себя заботу о воспитании его
малолетних детей. В эти годы устанавливается особая духовная
связь будущего пастыря с обителью преподобного Сергия. Он
общается с людьми, близкими к Лавре, особенно с
наместником ее архимандритом Кронидом, который поручает
Тихону Тихоновичу хранение антиминсов Троице-Сергиевой
Лавры. В 1946 году при открытии Лавры они были вручены
наместнику архимандриту Гурию, о чем можно прочесть в
воспоминаниях протодиакона Сергия Боскина. А Тихон
Тихонович станет самым усердным богомольцем
возрождающейся обители, и вновь установится близкое
общение и с новым наместником, и с братией.
Через несколько лет, когда он будет возглавлять Ильинский
приход, что напротив Лавры, многие из братии изберут его
своим духовником, и так будет до конца его жизни. Но и сам
он будет постоянно окормляться у старцев обители
преподобного Сергия. И каждую неделю, пока позволит
здоровье, один день будет посвящен Лавре. Помолившись у
мощей преподобного Сергия, батюшка пойдет в храм, где
служат в тот день, и будет помогать на проскомидии, помянет
всех-всех — и ближних, и дальних, затем исповедуется у своего
духовника и примет исповедь у кого-то из братии, навестит
больных, побеседует с наместником и к вечеру вернется домой
какой-то особенно умиротворенный и светящийся.
Но вернемся в 30-е годы. В Сергиевом Посаде Тихон
Тихонович снимал небольшой мезонин по соседству с домом,
где жили дети о. Вениамина. Хозяйка мезонина была в
далекой ссылке, и соседи ее решили сдать пустовавшее
помещение. Надо сказать, что этот дом в свое время купил для
своих духовных чад даниловский архимандрит Георгий Лавров.
Третья часть дома — мезонин — принадлежала девице Татьяне
Мельниковой, послушнице о. Георгия, которая была с ним в
ссылке в Кара-Тюбе и потом до его смерти — в Нижнем
Новгороде. В 1933 году она, уже после смерти о. Георгия, была
сослана по делу Лавровых в Забайкалье. В ссылке с ней была и
другая хозяйка этого дома, Мария Кузьминична Шитова,
впоследствии схимонахиня Михаила.
В 1936 году хозяйка мезонина вернулась из заключения и
решила поселиться в Сергиевом Посаде, в доме о. Георгия, так
как въезд в Москву ей был запрещен, хотя там жили ее
родители и другие родственники. Но, увы, ее мезонин
оказался занят. Соседи рассказали, что пустили пожить туда
скромного, тихого учителя, немного странного, так как у него,
кроме большого количества книг, ничего больше нет и все
свободное время он читает или пишет. Хозяйка сочла
неудобным беспокоить такого жильца и поселилась у соседей.
Будучи по специальности медсестрой, она стала готовиться к
экзаменам в мединститут, но что-то не ладилось с физикой. И
тут подсказали, что жилец из мезонина специалист по физике
и может помочь. Он действительно очень помог ей, так, что
экзамены Татьяна сдала успешно, но учиться ей не пришлось:
ее учитель Тихон Тихонович понял, что ученица его — тот
человек, без которого он не сможет жить. И в день праздника
иконы Божией Матери Иверская поехал к ее родителям
просить ее руки. А 9 мая 1937 года они венчались в Киржаче,
где тогда служил духовник Тихона Тихоновича о. Вениамин.
С тех пор скромный мезонин дома о. Георгия стал их жилищем
на всю жизнь.
Велика сила молитв и слов старца. С юных лет Таня
Мельникова тяготела к монашеству и не думала о замужестве.
Много раз просила она о. Георгия о постриге, тем более что
почти всех ее подруг он постригал, а ей, улыбаясь, ласково
отвечал: "Подожди, деточка, будешь еще матушкой". Через
10 лет после свадьбы Таня стала матушкой, помощницей и
верной спутницей о. Тихона Пелиха до гроба. Вообще о
жизни матушки Татьяны Борисовны до замужества можно
рассказать много интересного, хотя бы вкратце.
Родилась она 20 января 1903 года в Польше, где служил тогда
ее отец, Борис Никанорович, и где они жили до первой
мировой войны. Затем жизнь в Царском Селе до 1918 года,
потом в 19-20-е годы Нижний Новгород, где юная Таня под
руководством епископа Петра Зверева проводила в епархии
занятия по Закону Божию и церковному пению с детьми и
серьезно изучала церковный Устав, настолько серьезно, что
впоследствии она знала его наизусть и помогала служащему
духовенству в любых условиях и без книг.
После Нижнего семья Мельниковых возвращается в Москву и
живет на Остоженке, недалеко от храма Христа Спасителя.
Таня становится прихожанкой храма и духовной дочерью
протоиерея Александра Хотовицкого, ныне
канонизированного. По его благословению она несет
различные послушания в храме, и не только в храме.
Основным послушанием Тани и двух ее подруг было носить
письма и передачи духовенству, заключенному в московские
тюрьмы. В то время нелегко было добиться, чтобы взяли
посылку или письмо. Но о. Александр требовал, чтобы
добивались, и они это делали. Как потом вспоминала Татьяна
Борисовна, много горючих слез было пролито у тюремных
стен, много жалобных слов сказано охранникам, и думаю, что
немало было произнесено молитв. Им удавалось даже получать
ответы от заключенных.
После отъезда о. Александра и проникновения в храм
обновленцев Татьяна ушла в Данилов монастырь и попала к
архимандриту Георгию Лаврову, с которым впоследствии
поехала в ссылку и служила ему до смерти. Затем вторая
ссылка и возвращение в свой дом, дом батюшки Георгия, где
ее ждал жених. Очевидно было, что старец благословил Таню
на новую, семейную жизнь, благословил этот брак. Вспоминая
рассказы о. Тихона и матушки его о своей жизни, впечатления
близко знавших их, можно сказать лишь одно: совместный
путь прошли они душа в душу и всегда "едиными усты и
единым сердцем" славили Бога и скончались почти
одновременно, 1 и 17 июля 1983 года.
Во время второй мировой войны о. Тихон служил в стройбате
под Москвой. Из-за слабого здоровья и зрения он не годился
на передовую. Вскоре после возвращения домой весной 1945
года Тихона Тихоновича увез к себе родственник-врач, так как
жили они очень бедно и голодно. Этот год после войны был
решающим для Тихона Тихоновича. Живя у родственников, он
занимался с их детьми физикой и математикой, кого-то
готовил в институт и, как в былые времена, много читал
духовной литературы, обдумывая свою дальнейшую жизнь.
В один из этих дней, во время чтения акафиста Царице
Небесной, он сподобился чудесного явления преподобного
Серафима Саровского. Это было в первых числах августа 1945
года. Через год Тихон Тихонович был посвящен во диакона, а
26 августа 1947 года, в день своего ангела, в Донском храме он
был рукоположен во иерея.
В первые годы о. Тихон служил в разных храмах Подмосковья -
села Шурма, Шеметово, город Пушкин,- и дети почти
не видели его. В начале 50-х годов он был переведен в Ильинский
храм города Загорска — по словам митрополита Николая
Ярушевича, для создания благоприятной атмосферы новому
настоятелю, которого ожидали в феврале по возвращении из
эмиграции. Новым настоятелем оказался протоиерей Всеволод
Шпиллер. С первых же дней совместного служения они
полюбили друг друга и прониклись взаимным уважением, и,
хотя о. Всеволода через полтора года перевели в Москву,
общение этих пастырей не прекращалось до самой их
кончины, последовавшей с интервалом в 5 месяцев: о.
Всеволод скончался 8 января 1984 года.
В 1951 году по ходатайству о. Всеволода о. Тихона назначили
настоятелем Ильинского храма. Как рассказывал впоследствии
о. Всеволод, это была его личная просьба к Святейшему
Патриарху Алексию, и Святейший охотно исполнил ее и,
кроме того, назначил о. Тихона духовником учащихся
Московской Духовной Академии и Семинарии. Сколько
будущих пастырей и архиереев нашей Церкви он наставлял,
благословлял на монашеский путь, исповедовал, венчал.
Пастырский авторитет его ценила и братия Троице-Сергиевой
Лавры. Духовники присылали к нему людей за советом в
трудных вопросах, молодые монахи и послушники обращались
за наставлением.
В доме о. Тихона бывало много духовенства и самых разных
мирских людей — и по роду занятий, и по образованию, и по
положению в обществе. Приходили и ранним утром, и днем, и
даже ночью, и о. Тихон никому не отказывал. Особенный
наплыв посетителей приходился на лето, когда, кроме
москвичей и местных, приезжали из дальних городов и весей
богомольцы в Лавру. Бывало, о. Тихон еще не вернулся из
храма, а в садике, в беседке и в доме его уже ждут люди, целая
очередь. Вообще можно сказать, что к о. Тихону писали и
ехали со всех концов земли русской. Интересен в этом
отношении его помянник. Против одного или нескольких
имен можно прочесть примечания в скобках: с Урала, или: из
Сибири, или: пятигорские, из Киева, Костромы, Печор,
Киржача, из Крыма, Владивостока...
Осенью 1979 года, по независящим от него обстоятельствам, о.
Тихон вышел за штат и вынужден был уехать из Сергиева
Посада. Больно вспоминать, как он пережил эту разлуку с
приходом, с храмом, где прослужил 30 лет, и свой
вынужденный отдых. Несмотря на 84-летний возраст и недуги,
о. Тихон был бодр и силен духом. Той печальной осенью он не
раз, бывало, скажет: "У меня еще столько сил, чтобы служить
Богу и людям". И Господь возложил на Своего пастыря новое
послушание, трудный подвиг старчества.
Последние годы жизни о. Тихон прожил при храме Покрова
Пресвятой Богородицы, что в селе Акулово, станция Отрадное
Белорусской железной дороги. Здесь он по мере сил служил с
о. Валерианом Кречетовым, помогал ему в требах. И опять
множество людей приезжали к нему на исповедь, за советом, и
всех он встречал с любовью. Кроткий, смиренный и ласковый
старец батюшка Тихон. Надо подчеркнуть, что о. Тихон
скончался, причастившись Святых Христовых Тайн, именно
17 июля. Дело в том, что всю свою жизнь он очень чтил государя
и его семью — а это был день гибели царской семьи. И часто
о. Тихон говаривал: "Хорошо умереть в воскресенье". И это
был воскресный день.
Теперь в заключение своего, может быть, длинного сообщения
я прочитаю краткое слово о. Тихона "Сокровища на
кладбищах".
"Кладбище — таинственное место. Тут лежат безвозвратно
отшедшие, у кого родители, у кого дети, у кого муж или жена,
вообще дорогие для сердца близкие. Тут лежат сокровища
сердца. По евангельскому слову, "идеже бо сокровище ваше,
ту и сердце ваше будет". И на кладбищах всюду видишь народ
плачущий, каждый стоит над могилкой своей и изливает в
слезах свою душу. Так сердца плачущих рвутся к своим
сокровищам.
Да, тут в могиле сокрытый прах дороже всех сокровищ. Что
значат все сокровища наши, золото, серебро, блестящие
каменья,- все это бездушная земля. А прах, лежащий в
могиле,- какой чудный, какой таинственный, какой
священный этот прах. Для этого праха мир сотворен. Для
этого праха Сын Божий страдал, и умер, и воскрес. Для этого
праха приготовлен рай Небесный, Царство Божие устроено.
Этот прах был живым существом, носил в себе образ Божий,
прославлял Бога и поклонялся Ему. Этот прах был омыт
крестильной водой, запечатлен печатью дара Духа Святаго,
напитан был Божественным Телом и напоен Животворящей
Кровью. Этот прах в самой смерти бессмертен, потому что
таинственно соединен с Богом. Кончится Мир, потускнеет
блеск земных сокровищ, померкнет солнце, а прах этот
воскреснет и явится новым человеком: духовным, нетленным,
чистым, как ангел, светлым, как солнце, и будет жить вечной
жизнью, и снова будет славословить Бога.
Дорогие братья и сестры, какое это чудное, ни с чем не
сравнимое сокровище кладбищенское. Вот почему Святая
Церковь так торжественно, со свечами и песнопениями
сопровождает и хоронит на христианских кладбищах в недра
земли этот прах, эту персть — труп человеческий. Этим
погребальным торжеством Святая Церковь показывает нам,
что покойник не простая земля, а сокровище не мира сего -
сокровище будущего века, драгоценность для славного Царства
Божия.
Дорогие братья и сестры, сколько слез проливается по
покойникам неразумно. Вот и вспомним здесь слова апостола:
"Не хощу же вас, братия, не ведети о умерших, да не скорбите,
якоже и прочий не имущий упования". Христианская скорбь
изливается в молитвах о прощении грехов. Будем плакать в
молитвах о прощении грехов усопших, и такой плач будет
разумным и спасительным. Капли слез, изливаемые нами
перед Богом в молитве веры и любви, помогут нашим родным,
близким умершим, помогут им вселиться в райские светлые
обители Царства Небесного. Аминь".
Протоиерей Валериан Кречетов
Жизнь о. Тихона — удивительный пример для всех нас. С
самого детства, все зрелые годы он столько потрудился для
Православной Церкви, начиная от душепопечительства и до
хранения антиминсов. Его служение Церкви было
беспредельным, как сказано: всем сердцем, всей душою, всей
мыслию.
Он был известен архиереям, известен Патриарху, известен
всем. Большая часть духовенства, если не сказать все
духовенство Троице-Сергиевой Лавры его знало. "Венчальный
батюшка" называли его — почти всех батюшек венчал о.
Тихон, и меня в том числе.
Я всегда с любовью приезжал к нему, и, когда узнал, что его
как бы отстраняют от служения, явно или косвенно, я этого не
понял. Думаю: что такое, как же это может быть? Меня
Господь сподобил четыре года служить со старцем о. Сергием,
о. Серафимом в монашестве, и мне было достаточно, чтобы
только батюшка сидел, ничего не говорил, только бы был.
Иметь такую духовную опору — для меня о таком можно было
только мечтать, лучшего желать невозможно, и я дерзнул о.
Тихона пригласить к себе в приход. Батюшка согласился. Мне
Господь не раз в жизни оказал такую милость — со. Сергием,
с о. Тихоном; еще о. Федор, старичок такой, к нам в храм
приходил, ему было 88 лет, сейчас он уже умер.
Наша повариха как-то рассказала: "Вижу, в алтаре кто-то
наклонился с левой стороны, загораживает о. Тихона, как
золотистая шубка такая, и крылья как будто". А однажды во
время литургии батюшка голосом серьезным и немного
встревоженным говорит: "Кто еще с нами служит?" Я говорю:
"Батюшка, как кто?" А он: "Кто еще с нами служит?" Я в
растерянности, не знаю, что сказать. А он показывает на
левую сторону: "А кто там стоит?" — "Батюшка, никого".-
"А... ну ладно". Наверно, он видел ангела, но я не стал
расспрашивать.
Конечно, это грех большой, что я с таким старцем служил и
никогда ни о чем не расспрашивал. Где-то в Прологе
рассказывается, как сидели братья и спрашивали старца, а
один молчал. "А ты что не спрашиваешь?" -
"Мне достаточно смотреть на вас". Так и мне было достаточно
созерцать. Я помню все эти движения, все манеры, улыбку.
Старцы, они такие милые. Я вот болтлив очень, мучаю своих
прихожан, подолгу, по часу, проповеди говорю; что там
говорю — не знаю. А они говорили кратко всегда и очень
назидательно; они немногословны.
Как-то о. Тихон мне сказал: "У меня грех такой, я очень
смеюсь". Бывало, ему что-нибудь рассказывают, а он
посмеивается. Видно, те проблемы, с которыми мы приходим,
на самом деле смешны, это мыльные пузыри, которые только
глаза щиплют. "Батюшка, у меня такое состояние..." Внучки о.
Алексея Мечева (им года по три было) наслушались такого,
тоже как-то приходят и говорят: "Ой, у меня такое
состояние!.." Видимо, ко всем старцам приходили всегда с
"таким состоянием" — вот о. Тихон и не мог, наверное, иногда
сдержаться.
Мне пришлось общаться с мальчиком, который видел мир
духовный — видел ангелов, нечистых. Причем семья его
совершенно не церковная, и то, что ребенок видел, он
ниоткуда не мог знать. О епитрахили он говорил:
"А почему она горит огнем таким, светится, солнцем прямо
вся сияет?" Говорил, что во время Херувимской, когда поют
"Иже херувимы", весь храм наполняется ангелами, а алтарь
пламенем — там только огонь, там ничего не видно. А об о.
Тихоне он сказал: "Этот батюшка — святой. Когда он ходит, с
ним ходит все время ангел, и когда он исповедь принимал, с
ним тоже ангел был. Когда становились на колени перед ним,
то бесы от них убегали". Вот такие моменты удивительные.
Отец Тихон являл собой свидетельство благодати Божией,
данной священству, "немощная врачующия и оскудевающая
восполняющия". Годами он был, как Симеон Богоприимец,
претружденный сенью лет. Ему было уже трудно одному
служить и причащать. Хотя руки у него были сильные до
конца, но глаза слабенькие, и передвигался он с трудом. А
взгляд у него был такой пронзительный и исполненный какой-
то силы особой. И конечно, ему было присуще величайшее
смирение и терпение непостижимое. Никогда никакого
нетерпения, ни возмущения даже тени не было.
Он давал пример милости Божией, дара Божия нам. Вот мы
молимся: "И сподоби нас, Владыко, со дерзновением
неосужденно смети призывати Тебе Небеснаго Бога Отца".
"Сподоби нас". Отец Тихон как бы учил своим примером, что
все, что мы делаем, — это милость Божия к нам, а не какой-то
наш труд, упаси Бог. Нет, если ты трудишься, если служишь
или исповедуешь, то это тебя Господь сподобляет. Все, что мы
делаем ради Бога, или Церкви, или ближнего, — в первую
очередь милость Божия к нам. Есть библейская истина,
которая звучит так: "Аще добр будеши — себе и ближним
твоим", то есть если ты что-то делаешь, то, кому бы ты ни
делал, это прежде всего милость и добро самому себе. А "аще
зол будеши, един злая пожнеши". Вот этому о. Тихон своей
жизнью учил. И какие бы ни были козни диавольские, как
диавол ни пытался отвести его от алтаря, от служения, но Бог
сильнее — и он всем сердцем, до последнего дыхания служил
Богу.
Протоиерей Владимир Воробьев
Первый раз я увидел о. Тихона в 60-е годы, потом по
прошествии многих лет услышал о нем от о. Всеволода и,
конечно, больше всего от о. Николая и матушки Екатерины и
через них о. Тихона узнал. Неоднократно ездил к нему в
Ильинский храм, бывал у него дома, в этом домике о. Георгия.
Отец Тихон всегда ласково меня принимал. Но самое
значительное в этих моментах встреч с ним было накануне
моего рукоположения.
Я учился в семинарии, и, когда нужно было готовиться к
принятию сана, полагалось принести справку от духовника в
том, что нет препятствий к рукоположению. Я пошел к о.
Тихону. Он сразу как-то почувствовал, что я пришел
исповедоваться. Исповедовал он меня очень-очень долго, за
всю жизнь. Вот это осталось у меня в памяти. Он ничего
почти не говорил и ничего почти не спрашивал, но так
молился, что было очень легко ему все рассказать.
Обычно на исповеди люди теряют как-то нить, забывают
многое, потому что и спешка, и сосредоточиться трудно. А вот
та исповедь мне запомнилась, потому что душа как-то
открылась и все вдруг вспомнилось, всплыло в памяти. Я смог
все ему рассказать. Он слушал и дал мне заповедь, очень для
меня важную, хотя по видимости ничего особенного в ней нет.
Он сказал: "Когда будешь служить и готовиться к службе, то
никогда не пропускай четвертую молитву последования ко
Святому Причастию Симеона Метафраста". Дело в том, что к
этому времени во многих молитвословах ее, как самую длинную,
стали опускать. И вот я, такой очищенный душой,
подготовленный, на другой день пришел на литургию.
А дальше случилось то, что о. Тихона после микроинфаркта
отправили за штат. Он вынужден был уехать, так как из своего
дома дойти до храма уже не мог. Он очень глубоко переживал
свое изгнание. Так ему было горько, но он ни разу никогда
никого не осудил и ни на кого не пожаловался, ни разу не
посетовал даже на то, как с ним обошлись. Это меня тогда
очень поразило. Трудно представить, как человек в такой
обиде, в такой беде может никого не осудить. Это просто
поразительно.
Потом о. Тихон переехал в Отрадное и там поселился в
каменном домике около храма. Я попросил разрешения
приезжать к нему. Несколько лет довольно регулярно не
только я, но и другие батюшки ездили к о, Тихону на исповедь
в Отрадное.
Достойно того, чтобы отметить, как это бывало. Приезжаешь
обычно не с утра, когда у старца еще силы есть, а всегда к
вечеру, когда уже кончишь свои дела. Помню, как прихожу к
домику, и у меня дрожь даже: как я о. Тихона попрошу
исповедовать, ведь поздно уже. Я боюсь зайти, а, с другой
стороны, иной возможности нет. Вхожу в дверь, и тут
встречает меня Коля Архипов, который тогда батюшке
помогал, и говорит: "А, вы исповедоваться? Пойдемте, пой-
демте". Я отвечаю: "Подожди, как батюшка себя чувствует?" -
"Батюшка? Ничего, хорошо. Он сейчас кушает".- "Ну тогда
подожди, пусть он покушает". Коля, не обращая на меня
внимания: "Батюшка, о. Владимир приехал исповедоваться". И
о. Тихон тут же вскакивает из-за стола и: "Батюшка, батюшка,
пойдемте исповедоваться". Я говорю: "Да вы покушайте,
батюшка". А он: "Нет, нет, я не хочу, я уже закончил". И
уговорить его было невозможно, чтобы он до конца досидел за
столом с матушкой своей. Он все бросал сразу и шел в
комнатку к аналою на исповедь. С таким удивительным
терпением, кротостью и любовью он исповедовал, так легко
было у него исповедоваться — до слез; всегда удивительно
благодатно.
Я помню из этих исповедей несколько моментов. У меня тогда
дети были маленькие, и мне приходилось каяться, что я
раздражаюсь на них иногда и кого-то из них накажу в
раздражении. Отец Тихон как это слышал, он чуть ли не
всплескивал руками и говорил: "Ну как же можно, как можно!
Ведь это ангелы! Как же можно на них раздражаться!" Он с
таким искренним ужасом это говорил, не упрекая меня, что в
значительной степени меня отучил — такой ужас перед грехом
останавливал.
Еще помню один случай, как о. Тихон стал вдруг просто
умолять и просить меня быть вместе, быть дружным с другими
батюшками, чтобы мы только друг друга не бросали.
Потом уже самые последние недели жизни о. Тихона. Мы все
очень беспокоились, зная, что он стал чувствовать себя плохо,
ослаблен. Ему было так плохо, что он собрался умирать и
матушке сказал: "Матушка, я умираю". А Татьяна Борисовна
сказала: "Как умираешь? А я-то на кого останусь?" И батюшка
тут же сказал: "Все, все, я не умираю..." Ему стало лучше, он
поправился, встал и свою матушку пережил на две недели.
Похоронил ее и после этого только скончался. Это было такое
его удивительное дерзновение к Богу.
Старчество — это совершенство. Это самый высокий подвиг и
самое высокое служение, служение совершенных. И о. Тихон
во всем изъявлял свое удивительное совершенство.
Один раз он мне счастливо пожаловался со своим детским,
замечательным смехом: "Вы знаете, батюшка, на этом приходе
такие грешники. Я за всю свою жизнь в Ильинском храме
таких грешников не видел. А здесь такой грешный приход..."
Как будто он не понимал, что к нему едут не только из
Москвы, но и со всех концов исповедоваться — именно к
нему едут.
Бывало, когда заходишь в храм в Отрадном, в главном приделе
идет литургия, а в боковом полно народу — и не увидишь, что
там происходит, только заметишь: о. Тихон, а перед ним кто-
то на коленках на ухо шепчет свои грехи — и так без конца.
Иногда только о. Тихон встанет и молча, ничего не говоря
такими шажками идет в алтарь. Зайдет в алтарь к престолу,
помолится и идет обратно. И что-то чудесное происходит
после его молитвы.
Отец Тихон поражал больше всего своей кротостью, своим
смирением, радостью своей. Он каждого человека принимал
радостно, как своего родного — независимо от того, кто это
был. И так к нему было легко подойти, не чувствовалось
никакого расстояния между собой и им. Он удивительно был
открыт ко всем людям, в каждой душе видел бесконечную
ценность. Каждый, кто к нему приходил, чувствовал его
удивительную любовь. Это всегда поражало меня.
И последнее, что мне хотелось бы вспомнить, это как я
приезжал незадолго до кончины батюшки. Спрашиваю: "Ну
как о. Тихон?" А о. Валериан говорит: "Батюшка совсем плох,
он лежит без памяти в домике, надо пойти его причастить.
Пойдем вместе". И мы вместе идем с чашей причащать
о. Тихона. Входим в его комнатку, батюшка лежит на постельке
своей без сознания. Отец Валериан говорит: "Отец Тихон,
батюшка, мы вот пришли вас причащать". Батюшка не
реагирует совсем. Мы трогаем его за плечо, осторожно так,
думаем, может, он очнется, но он так и не приходит в
сознание. Что делать? Причащать без сознания опасно,
человек может подавиться как-нибудь, не проглотить Святые
Тайны. Отец Валериан говорит: "Давай будем молиться". Мы
запели: "Тело Христово приимите, Источника Безсмертнаго
вкусите". И как только это запели, о. Тихон, не открывая глаз,
громким голосом: "Миром Господу помолимся. О свышнем
мире..." — и дальше ектинью стал говорить. Было такое
впечатление, что он нас не видит и молится уже в Небесной
Церкви. Как будто нас и нет даже, а здесь Святые Тайны и он
служит. И он причастился, конечно, потом опять ушел в
забытье. Еще мы соборовали о. Тихона перед кончиной его.
А потом пришло сообщение, что батюшка скончался. Помню,
как приехал я вечером в Отрадное, и было чувство
непередаваемое благодати такой везде разлитой. Удивительное
состояние благодатности и тишины. И конечно, скорбь
разлуки всегда бывает в таких случаях, но скорбь как бы
полностью поглощалась благодатной радостью. Чувствовалось,
что Господь принял душу Своего праведника.
Протоиерей Димитрий Смирнов
Я только с третьей попытки сумел познакомиться с о. Тихоном
Пелихом. Отец Владимир исповедался у батюшки, и такая,
видно, радость у него была, что он со мной этой радостью
захотел поделиться и меня тоже к нему посылал перед
хиротониями дьяконской и священнической, которые
довольно близко друг от друга отстояли, но каждый раз
неудачно: один раз о. Тихона не было, а второй раз, кажется,
не пустили к нему — в общем, это не случилось. А потом о.
Тихон переселился в Отрадное, точнее, его попросили
оставить Ильинскую церковь.
Тогда мне совсем невозможно было понять, что это значит,
когда настоятеля изгоняют, после того как он 30 лет
прослужил в храме. Я помню, моя жена наблюдала в Отрадном
такую сцену: вошел молодой мужик, увидел, что о. Тихон
исповедует народ, и сказал: "Неужели этот дед что-нибудь
соображает?" Поэтому у сослужителей о. Тихона вполне могло
быть такое ощущение: он старый, немощный, как он может
храмом управлять? Столько дел, а тут старичок, который еле
ходит, понятно, что надо его на пенсию. Ну а когда отправили
на пенсию, то возник вопрос, что он здесь живет, ехал бы себе
домой — только место занимают, он да матушка. И как бы
естественно было с точки зрения человеческой о. Тихона
выпереть, а с точки зрения Божественной это, конечно, была
какая-то страшная несправедливость и скорбь.
Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
В Загорск, наверное, не наездились бы, а Отрадное — это
было "Отрадное". Был и сейчас есть такой храм, где
не чувствуешь мрака нашей обычной жизни. Там
атмосфера была особенная, а тут еще и о. Тихон появился.
К этому времени о. Таврион, к которому я ездил, уже умер, и
о. Тихон в некотором смысле очень его напоминал, потому что
от него тоже любовь излучалась. Но о. Таврион был такой, что
к нему страшно подойти, а к о. Тихону не только что не
страшно, но не было никакого препятствия, к нему как шоссе
шло — как будто он твой самый закадычный друг, хотя он
иногда смирял.
Я прямо слышу, как он читал молитвы: какое-то слово
неправильно скажет, пропустит и потом тут же исправится,
потому что говорить ему было трудно. То, что апостол Павел
сказал: "Сила Божия в немощи совершается", в о. Тихоне
было совершенно наглядно видно. Он был сосуд хрупкий,
очень нежный, а благодать Божия в нем клокотала, как в
некоем котле. И что еще похоже было: о. Таврион никогда
вперед не глядел, всегда глаза долу, а так, глазом стрельнет, и
в этом взгляде как будто Небо открывалось. И у о. Тихона
было так же. Если удавалось с ним рядом служить, то
казалось, не на земле, а на Небе находишься, но в то же время
было совершенно не страшно, а как-то даже весело.
И вот еще чем хотелось бы поделиться. Батюшка открыл очень
важную вещь — что такое жизнь семейная. Обычно старцы -
монахи, и о. Тихон, будучи семейным человеком, к концу
жизни тоже хотел монашество принять, но матушка не
благословила, а он был у нее в таком редком послушании. Как
он любил свою супругу! В этой любви к Татьяне Борисовне
как в капле воды отражалась любовь его и к Богу, и ко всему
миру.
Святые отцы рассматривали христианство как искусство,
великое художество. Вот пианист играет и как бы говорит:
смотрите, как я умею. Или художник: три мазка — и такие
бездонные вещи открываются. Христианство — это тоже
искусство, и о. Тихон был величайший мастер христианского
делания. Он никого ни в чем не уговаривал, не учил особенно
никогда, но просто показывал: смотрите, как это делается;
любой человек на моем месте давно бы с ума сошел, а вот
видите, мне и легко, и весело, и счастливо. Он все делал с
величайшей легкостью — это великое мастерство его духовного
молитвенного делания.
Чтобы вернуть о. Тихона с Неба на землю, его нужно было
как-то звать. Он весь был погружен в небесную жизнь и оттуда
возвращался к нам — это ощущение было совершенно
явственным. Вот исповедуешься, и он: "Батюшка, а как вас
зовут-то?" — вроде и забыл, кто перед ним, а потом: "А... ну
как там Маша?" — тут же включался.
В то же время он эту разницу между ним самим и теми, кто к
нему приходил, как бы пухом выстилал, и совершенно граница
не чувствовалась. Было очень легко брать его ручки целовать,
они совершенно незабываемо благоухали. У него вся плоть
источала радость. Потом он был и почти слепенький, и не
слышал иногда, то ли от естественной глухоты, то ли от
погруженности в молитву.
Обычно волнуешься, чтобы не оказаться в перерыве между
электричками, но он всегда, не глядя на часы и не зная
расписаний, отпускал так, чтобы ты не спеша подошел, взял
билет и тут же электричка подошла. Всегда как-то лень это
расписание выяснять — и народ стал "халтурить", полагаться
на о. Тихона, думая, что он все обеспечит. И он так легко
обеспечивал -- скатертью дорожка, все так замечательно, с
такой любовью.
У него была к нам любовь, как к собственным малым детям.
Бывало, спрашивает: "Батюшка, сколько вам лет-то?
Тридцать?! Такой молодой, а уже Церкви служит! Надо же,
какая радость!" (он сам пятидесяти лет был рукоположен). Как
он любил Церковь Божию и церковную жизнь! Он ее как бы
всю обнимал, всю понимал, всю пронизывал взором, всю
чувствовал. И через него шло научение, понимание того, что
такое жизнь церковная, что значит молитва, потому что очень
легко было смотреть, как человек молится, и понятно, как
надо молиться.
У меня стоит перед глазами один очень важный эпизод. Как-то
о. Валериан в конце службы говорит: "Пойди причасти батюшку".
Прямо с чашей выходим туда, в домик, где был о. Тихон. Он
с утра встал, собрался в храм, а матушка ему говорит: "Не ходи,
побудь со мной" — и батюшка остался. И вот о. Тихон взял плат,
чашу и стал перед чашей прямо при мне исповедоваться Господу
в своих помыслах. Для меня это был опыт уникальнейший, я
присутствовал при том, при чем, видимо, обыкновенному человеку
нельзя присутствовать, но о. Тихон иногда этим пренебрегал.
Помню, одного мальчика, который приходил к нему, он поставил
прямо перед престолом в алтаре на колени. Потом мальчик
меня спросил, что это значит, а я ему: "Наверное, будешь
священником". Так оно, конечно, и случилось.
И вот о. Тихон исповедовался, и было так, наверное, как на
горе Фавор, когда Господь беседовал с Моисеем и Илией. И
этот домик сыренький, и обстановочка убогая, диванчик — все
исчезло: только чаша и о. Тихон, со своими глазами, которые
мир земной еле видели, а мир небесный созерцали во всей
полноте. Он говорил с Господом сильным и отчетливым голо-
сом и потом причастился. Было очень важно это посмотреть,
подсмотреть — не своевольно, слава Богу,- таинственную
жизнь таких людей, ради которых этот мир еще существует.
Еще про любовь его к матушке. Одно дело ощущать, что
человек любит, что он наполнен любовью и в нем нет
никакого лицемерия, а другое — как это все совершается в
деле, действенная любовь. Вот больная матушка, и он ради
нее, ради ее просьбы, лишь бы она была в покое готов даже не
пойти на службу, хотя для него церковь — это было все, как
для человека, который воплощал в себе жизнь церковную во
всей ее глубине.
И последнее, о Коле Архипове, которого сегодня упомянули.
Как все мы, молодые люди, начитавшись книжек, он возымел
мечтание у какого-нибудь старца быть в послушании. И
Господь дал ему такую возможность: три года он был при о.
Тихоне постоянным келейником. Это тоже удивительно — в
наше время. А он захотел всем сердцем и через о. Тихона это
получил — быть при нем служкой. Такое вот совершенно
необыкновенное дело.
(По материалам Центра "Жизнь")
|
Благотворительный фонд «Русское Православие» © 1996–
|
|
|
|
